Брачная церемония была непритязательной и прошла спокойно. Четверо моих старых, проверенных товарищей выступили в качестве свидетелей, а хозяин гостиницы обеспечил нас тамалтин – подобающей случаю ритуальной пищей. Некоторые из вставших пораньше постояльцев стали нашими свадебными гостями. Поскольку Куаунауак являлся главным поселением тлауков, я попросил совершить обряд жреца главного божества этого племени – бога Кецалькоатля. И жрец, заметив, что пара, стоявшая перед ним, уже давно миновала пору зеленой юности, тактично опустил обычные для такого рода церемоний предупреждения, обращаемые к предположительно невинной невесте, равно как и увещевания, адресуемые предположительно исполненному вожделения жениху. Поэтому его речь оказалась примечательно короткой и ни у кого не вызвала раздражения.
Но даже этот весьма формальный ритуал пробудил в Бью Рибе некие чувства или, во всяком случае, их подобие. Она умудрилась даже обронить несколько вполне девичьих слезинок и сквозь них улыбнуться мне трепетной улыбкой. Должен признать, что это усилило ее и без того поразительную красоту, которая, как я никогда не отрицал, была почти неотличима от изысканной прелести ее покойной сестры. Бью была одета весьма соблазнительно, и когда я смотрел на нее, не используя свой кристалл, она казалась мне такой же молодой, как и моя навечно двадцатилетняя Цьянья. Зная это, я всю ночь напролет неустанно использовал девицу по имени Туманный Дождь, чтобы лишить себя возможности вступить в плотские отношения с Бью, даже если у меня вдруг, что вполне возможно, и возникнет такое желание.
Наконец жрец в последний раз обмахнул нас курильницей кипали, проследил за тем, как мы накормили друг друга дымящимся тамали, связал уголками мою накидку с подолом Ждущей Луны и пожелал нам счастья в нашей новой жизни.
– Спасибо, господин жрец, – отозвался я, вручая ему плату. – Спасибо за все и в особенности за добрые пожелания. Возможно, там, куда я отправляюсь, мне без удачи не обойтись.
После этого я распустил узел, связывавший меня с Бью, и, взвалив на плечо свою дорожную котомку, попрощался.
– До свидания, – повторила она за мной срывающимся голосом. – Но, Цаа, сегодня ведь день нашей свадьбы…
– Я же говорил тебе, что ухожу. Нам не по пути: домой тебя доставят мои люди.
– Но я думала… думала, мы задержимся здесь… чтобы… – Она огляделась по сторонам, на наблюдавших эту сцену и прислушивавшихся гостей, и густо покраснела. – Цаа, теперь я твоя жена!
– Я женился на тебе по твоей просьбе, – прозвучал мой ответ, – и ты со временем будешь моей законной вдовой и моей наследницей. Но моей женой была и останется Цьянья!
– Цьянья мертва! Ее уже десять лет как нет в живых! – Ее смерть не разорвала наших уз. И у меня никогда не будет никакой другой жены.
– Лицемер! – возмутилась она. – Можно подумать, будто ты все эти годы хранил ей верность! У тебя были другие женщины, так почему же ты отвергаешь меня?
За исключением хозяина гостиницы, по физиономии которого блуждала непристойная ухмылка, все остальные свидетели этого скандала чувствовали себя неловко. А жрец даже нервно пробормотал:
– Мой господин, но, вообще-то, принято скреплять обеты актом… ну, в общем, вам следует узнать друг друга как следует…
– Ты безусловно прав, господин жрец, сразу видно, что не зря получил свой титул. Но я знаю эту женщину даже больше, чем следует.
Бью ахнула: – Что за бесстыдная ложь! Мы никогда не были… – И никогда не будем. Ждущая Луна, я слишком хорошо знаю тебя во всех других отношениях. Я также знаю, что наиболее уязвим мужчина бывает именно в тот момент, когда вступает в близость с женщиной. Я не собираюсь рисковать, ибо не сомневаюсь, что в решающий момент ты подвергнешь меня осмеянию или унизишь еще каким-нибудь другим способом, каких у тебя в запасе великое множество, ведь коварство свое ты оттачивала годами.
– Но сейчас это ты меня унижаешь! – вскричала она. – Да, дорогая, на сей раз я сделал это первым. А сейчас извини: уже поздно и мне пора в дорогу.
Когда я уходил, Бью утирала глаза смятым уголком юбки, который был нашим брачным узлом.
Мне не было никакой необходимости возвращаться в столицу, чтобы начинать обратный путь по дороге предков с самого Теночтитлана или с его ближних окрестностей, поскольку было совершенно ясно, что в озерном краю, где ацтеки поселились уже давно, никаких тайных хранилищ нет.