Ацтек

К удивлению испанцев, их не так уж долго мотало по морю и вышвырнуло на мелководье у этого берега. К сожалению, выбраться на сушу оказалось не так-то просто. Двое их товарищей погибли в бурных волнах прибоя, да и их самих ждала бы та же участь, не поспеши им на помощь «краснокожие люди». Агиляр и Герреро выразили благодарность за спасение, радушный прием, хорошее питание и развлечения, но сказали, что будут признательны еще больше, если «краснокожие» отведут их обратно на берег, к их каноэ. Плотник Герреро был уверен, что сумеет устранить любые повреждения, которые оно получило, и изготовить весла, чтобы ими орудовать. Они с Агиляром оба не сомневались, что если их бог пошлет хорошую погоду, то они смогут добраться обратно на Кубу.

– Как ты думаешь, следует ли мне их отпустить? – спросил Ах Туталь, которому я перевел просьбу гостей.

– Если они смогут найти место, называемое Куба, – ответил я, – то тогда сумеют и снова отыскать Юлуумиль Кутц. А ты ведь слышал, что эта их Куба кишит белыми людьми, которые так и рвутся насаждать новые поселения повсюду, куда только могут добраться. Ты что, хочешь, чтобы от них тут было не протолкнуться, господин Мать?

– Нет, – обеспокоенно сказал он. – Но они могли бы привезти лекаря, способного вылечить начавшую распространяться среди нас странную болезнь. Наши собственные целители испробовали все известные им средства, но каждый день заболевает все больше народу, и трое уже умерли.

– Может быть, эти люди сами знают какое-нибудь средство? – предположил я. – Давай сходим посмотрим на одного из страдальцев.

И Ах Туталь отвел нас с Агиляром в город. Зайдя в хижину, мы увидели угрюмо потиравшего подбородок лекаря, взиравшего на подстилку, где металась в лихорадке молодая девушка. Ее лицо блестело от пота, а глаза остекленели. Белые щеки Агиляра порозовели, когда он узнал в больной одну из женщин, навещавших его и Герреро по ночам.

Медленно, чтобы я мог понять, он произнес: – Жаль, конечно, но у нее оспа. Видите? На лбу появились нарывы.

Я перевел его слова лекарю, который, хотя и выслушал меня с профессиональной недоверчивостью, все-таки попросил:

– Узнай, что делают люди в его стране для исцеления такой хвори.

Я спросил, и Агиляр, пожав плечами, сказал: – Мы молимся.

– Очевидно, отсталый народ, – хмыкнул целитель, но добавил: – Спроси его, какому богу.

– Как это какому? Мы молимся Господу Богу, – был ответ Агиляра. Это вряд ли могло нам помочь, но, подумав, я все же решил уточнить:

– А каким образом вы молитесь? Может, мы тоже сможем попробовать?

Испанец попытался объяснить, но моего знания языка оказалось в этом случае недостаточно. Правда, он вызвался это продемонстрировать, и мы все трое – Ах Туталь, лекарь и я – поспешили следом за ним обратно во внутренний дворцовый двор. Пока мы ждали в некотором отдалении, Агиляр забежал в помещение и вышел обратно, держа в каждой руке по предмету.

Одним из них была маленькая шкатулочка с плотно прилегающей крышкой. Агиляр открыл ее и показал содержимое: изрядное количество маленьких дисков, по виду вроде бы вырезанных из плотной белой бумаги. Из его объяснений я уразумел, что эту шкатулку он похитил на память о времени, проведенном им в школе для жрецов. Лишь много позднее мне стало известно, что белые кружочки представляют собой особый сорт хлеба. Это пища, обладающая несравненным могуществом святости, ибо вкусивший ее приобщается к силе самого Господа Бога.

Вторым предметом являлся шнурок с нанизанными на него во множестве мелкими бусинками, неравномерно перемежавшимися более крупными. Все эти бусинки были голубые и твердые, как бирюза, но прозрачные, словно вода. Агиляр завел очередное сложное объяснение, из которого я понял, что каждая из бусинок символизирует собой молитву. Естественно, это напомнило мне обычай помещать кусочек жадеита в рот усопшего, и я подумал, что молитвенные бусинки могут сходным образом помогать также и тем, кто еще не умер. Поэтому я прервал объяснения Агиляра и настойчиво спросил:

– Значит, вы кладете молитвы в рот? – Нет, нет, – ответил он. – Их держат в руках. В следующий миг испанец негодующе вскрикнул, ибо я вырвал у него и нитку бус, и шкатулку.

– Вот, господин целитель, – сказал я лекарю, разрывая шнурок. Я вручил ему две бусинки и перевел то немногое, что сам уразумел из трескотни Агиляра. – Вложи в каждую руку девушки по бусинке и зажми их в ее ладонях…

– Нет, нет! – взмолился испанец. – Это делается совсем не так! Ты все понял неправильно! За молитвой кроется больше, чем просто…

– Помолчи! – рявкнул я на его языке. – У нас нет времени на большее!

Я нашарил в шкатулке несколько маленьких кусочков хлеба и положил один себе в рот. Он был на вкус как бумага и растворился у меня на языке, так что мне даже не пришлось его жевать. Никакого прилива божественных сил я, правда, не ощутил, но, по крайней мере, стало ясно, что этот хлеб можно дать даже лежащей в беспамятстве девушке.

– Нет, нет! – снова выкрикнул Агиляр, когда я съел эту штуковину. – Это немыслимо! Ты не можешь получить причастие!