Ацтек

Во время бойни в Чолуле, пока тлашкалтеки убивали всех жителей города без разбору, испанцы схватили дрожащих от страха женщин и девушек, ублажавших их на протяжении четырнадцати дней, и, пребывая в убеждении, что эти женщины совокуплялись с ними только затем, чтобы черпать их жизненную силу, совершили необычный акт мщения. Всех аборигенок раздели донага, использовали по несколько раз, а потом, невзирая на их мольбы и плач, стальными ножами вырезали из промежности каждой женщины кусок кожи с ладонь величиной, в середине которого находилось овальное отверстие ее тепили. Бросив искалеченных индианок истекать кровью, солдаты натянули еще влажную кожу на луки своих седел, а когда она подсохла, но еще оставалась податливой, надели получившиеся кружки на шлемы таким образом, что их венчали крохотные жемчужины ксаапили. Точнее, сморщенные, как бобы, комки высохшей плоти, бывшие некогда нежными ксаапили. Однако я так и не понял: считали ли испанцы ношение подобных трофеев остроумной шуткой или же они делали это в назидание другим женщинам, чтобы те впредь не вздумали строить им козни.

Все испанцы с одобрением отзывались о размерах, населении, великолепии и чистоте Теночтитлана и сравнивали его с другими известными им городами. Мне, разумеется, названия тех городов ничего не говорили и не говорят до сих пор, но вы, почтенные братья, возможно, их знаете. Гости отмечали, что по площади наша столица больше, чем Вальядолид, что в ней больше населения, чем в Севилье, что ее здания почти не уступают в великолепии постройкам Священного Рима, что ее каналы наводят на мысль об Амстердаме или Венеции, и при этом улицы, воздух и вода нашего города чище, чем в любом из перечисленных мест. Мы, сопровождающие, воздерживались от замечаний насчет того, что зловонные испарения, исходящие от испанцев, заметно уменьшали эту чистоту. Да, творения наших зодчих и богатая отделка наших зданий произвели на чужеземцев сильное впечатление, но знаете ли вы, что повергло их в наибольший восторг? Угадайте, что вызвало у них самые громкие возгласы удивления и восхищения?

Наши отхожие места. Было ясно, что многие из этих людей немало странствовали по вашему Старому Свету, но представлялось столь же очевидным, что до прибытия к нам никто из них никогда не видел подобных помещений для отправления естественных надобностей. Уже одно только наличие таких удобств в предоставленном в их распоряжение дворце вызвало у испанцев удивление, но оно возросло стократ, когда мы привели их на рыночную площадь Теночтитлана, где они убедились, что подобная «роскошь» доступна даже простому люду – уличным торговцам и лавочникам. Испанцы никогда не видели ничего подобного, и все они, не исключая Кортеса, не смогли удержаться от искушения войти внутрь и облегчиться. Так же поступила и Малинцин, поскольку в ее родном захолустном Коатликамаке подобные новшества еще не были известны, как, впрочем, и в священном для испанцев Риме. Пока Кортес и вся компания оставались на острове и пока существовала рыночная площадь, эти общественные клозеты были самыми популярными и наиболее посещаемыми белыми людьми достопримечательностями из всех чудес, что предлагал Теночтитлан.

В то время как испанцы были очарованы отхожими местами с водяным смывом, наши лекари проклинали эти удобства, ибо желали получить образцы выделений чужеземцев. И если испанцы вели себя как дети, забавлявшиеся с новой игрушкой, то последние подражали «мышам», куимичиме: все время ходили за людьми Кортеса по пятам или вытягивали шеи, выглядывая из-за угла.

Белый вождь не мог не заметить назойливых пожилых незнакомцев, постоянно подглядывавших за ним и провожавших его взглядами, где бы он ни появился. Наконец он спросил, кто эти странные люди, и Мотекусома, которого отчасти забавляли их потуги, ответил, что это лекари, следящие за здоровьем почетного гостя. Кортес пожал плечами и больше ничего не сказал, хотя я подозреваю, что у него сложилось мнение, будто все наши врачеватели сами больны, причем страдают они тяжкими душевными недугами. Между тем наши целители суетились неспроста: они пытались найти подтверждение своему прежнему заключению насчет того, что белый человек Кортес поражен недугом нанауа. Они пытались на глаз измерить и оценить значительную кривизну его бедренных костей, старались подойти достаточно близко, чтобы уловить характерные для таких больных хрипы или углядеть, имеются ли на его передних зубах заметные выемки.

В конце концов таскавшиеся за нами повсюду назойливые лекари, на которых мы постоянно натыкались в самых неожиданных местах, донельзя мне надоели. Поэтому, споткнувшись как-то об одного старого целителя, пытавшегося, скрючившись, отколупнуть кусочек грязи, чтобы измерить шаг Кортеса, я отвел его в сторону и раздраженно проворчал:

– Почтеннейший, раз уж ты не осмеливаешься попросить у белого человека разрешения исследовать его выделения, то почему бы тебе не найти предлог, чтобы осмотреть его наложницу?