Аттические ночи. Книги XI - XX

(2) Но вот, по свидетельству Арриана, [1059] оставленному им в „Беседах Эпиктета“, куда более резкая отповедь, чем та, какую обыкновенно высказывал Эпиктет: (3) „Ибо когда [Эпиктет] замечал человека, потерявшего стыд, преуспевшего в распутстве, испорченного нравом, дерзкого, самонадеянного, заботящегося о речи и обо всем прочем, кроме души; когда он, по словам [Арриана], видел, что подобный человек имеет касательство к изучению философских дисциплин, приступает к физике, обдумывает диалектику, выискивает [1060] и разузнает множество теорий такого рода, он, призывая в свидетели богов и людей, часто взывал к нему следующими словами, перемежаемыми восклицаниями: „Человек, куда ты бросаешь [эти знания]? Смотри, вычищен ли [твой] сосуд; если ты поместишь [эти вещи] в [свое] разумение, то они погибнут; а если они загниют, то, пожалуй, станут мочой, уксусом или чем-нибудь похуже““.

[1061] (4) Ничего, конечно, нет более серьезного и истинного, чем данные слова, которыми величайший из философов разъяснил, что философские сочинения и теории — когда они втекают в человека лживого и низкого, как в грязный и запачканный сосуд, — извращаются, изменяются и портятся и, как он сам говорил несколько в духе киников (κυνικώτερον), превращаются в мочу или во что-либо грязнее мочи.

(5) Кроме того, тот же самый прославленный Эпиктет — что мы услышали опять-таки от Фаворина — имел обыкновение говорить, что есть два порока гораздо более серьезных и ужасных, чем остальные: нетерпимость и невоздержанность когда мы не принимаем и не переносим несправедливости, которые следует терпеть, или когда мы не воздерживаемся от вещей или наслаждений, от которых мы воздерживаться должны. (6) „Итак, — говорит [Эпиктет], - тот, кто хранит эти два слова в сердце и заботится о том, чтобы им следовать и соблюдать их, станет практически безгрешен и будет жить самой безмятежной жизнью“. Он называл эти два слова: α̉νέχου (выдержи) и α̉πέχου (воздержись).

Глава 20

Выдержки из „Пира“ Платона, примечательные искусным и мелодичным сочетанием и ритмичностью слов, переведенные на латинский язык ради упражнения

(1) У философа Тавра [1062] читали „Пир“ Платона. (2) Нам так полюбились слова Павсания, которыми он на пиру, когда пришла его очередь, восхвалял любовь, что мы постарались их запомнить. (3) Слова, которые мы запомнили, таковы: „О любом деле можно сказать, что само по себе оно не бывает ни прекрасным, ни безобразным. Например, все, что мы делаем сейчас, пьем ли, поем ли или беседуем, прекрасно не само по себе, а смотря по тому, как это делается, как происходит: если дело делается прекрасно и правильно, оно становится прекрасным, а если неправильно, то, наоборот, безобразным. То же самое и с любовью: не всякий Эрот прекрасен и достоин похвал, а лишь тот, который побуждает прекрасно любить“.

[1063]

(4) Когда слова эти были прочтены, Тавр сразу же [обратился] ко мне. Он сказал: „Ну-ка, маленький ритор, — ибо так он нередко называл меня, когда я недавно был принят в его школу, полагая, что я приехал в Афины ради изучения одного только красноречия, — видишь ли ты эту энтимему (ε̉νθύμημα), [1064] сжатую, искрометную и закругленную, связанную краткими и законченными периодами с неким уравновешенным оборотом речи? (5) Можешь ли ты нам назвать [пример] так хорошо и мелодично организованной прозы в книгах ваших риторов? Однако, — продолжал он, — я думаю ты все же заметил, что эти части периода [являются] делом второстепенным (ο̉δου̃ πάρεργον).

(6) Ибо необходимо добраться до самой внутренней логики [учения] Платона и оценить саму суть и значение этих вещей, а не задерживаться на приятности звуков и привлекательности слов“.

(7) Это предостережение Тавра о мелодичности прозы Платона не только не удержало нас, но, скорее, побудило к тому, чтобы попытаться достигнуть изысканности греческой прозы латинскими словами; (8) и как некоторые из мелких и неказистых животных резвы в подражании услышанному или увиденному, так и мы осмелились тому, что нас восхищает в речи Платона, не то чтобы подражать, но оттенить и воспроизвести ее контуры. Вот, например, то, что из тех самых его слов мы смогли выразить [по-латински]: (9) „Ибо все содеянное само по себе, безусловно, таково: оно не постыдно, насколько это зависит от него самого, и не достойно; [1065] например, то, что мы делаем теперь — пьем, или поем, или беседуем. В самом деле, ничто из этого не достойно само по себе, но [становится достойным или позорным] в действии: каковым образом свершилось, таковым и стало. То, что сделано правильно и красиво, становится достойным; неправильно сделанное оказывается постыдным. Точно так же и любовь и Эрот не всецело прекрасны, и не всякая любовь достойна восхваления, но та, что заставляет нас любить достойно“.

Глава 21

О том, когда в период от основания Рима до второй войны с карфагенянами прославились [одновременно] известные греки и римляне