Аукцион

Вот и случилось стремительное поглощение. Первое за время работы Варлама в Аукционном Доме. Н.Ч. говорил (Варлам и сам читал, знал решительно точно): стремительное поглощение случается редко, настолько редко, что за всю историю существования пересадок душ с этим сталкивались всего несколько раз. Меньше десяти, если точнее. Семь, если совсем точно. Варлам любил точность, поэтому – семь; учитывая события последних дней – восемь. Теперь – восемь. Логично. У Варлама зачесалось в голове, и он потер виски, тер-тер-тер до жженого горя-а-а-чо-о-о-о.

Аукцион проходил как обычно. Рада выбрала дату, Варлам смыл в унитаз таблетки. Н.Ч. настаивал. Ида Плюшка вкатывала в кабинет Варлама тележку с чаем, между кружкой и ореховыми шоколадками, разложенными по порядку в соответствии с горечью по убыванию – от темного к приторно-молочному, прятались пузырьки с лекарствами. Ида Плюшка выставляла их на стол Варламу каждый день, Варлам молча их изничтожал под шум сливного бачка. Иногда, правда, не выдерживал:

– Решительно надоела! Надоела ты!

Ида Плюшка обиженно поджимала сдобные губы, но продолжала катать тележку, Н.Ч. ведь настаивал. Каждый день, вместе с ореховыми шоколадками. Варлам, тоже как обычно, отобрал души сам. Вероятность аллергической реакции оставалась, но была мизерной, и он не мог угодить в этот ничтожный процент. Н.Ч. сказал, первое стремительное поглощение разбило ему сердце. Варлам не понял: сердце не может разбиться, это мышечный орган. Он потрогал грудь, безголовый павлин на столе затряс шеей-обрубком и распушил хвост. Варлам чувствовал: билось внутри, целое, он страдал не из-за этого. Варлам не мог ошибиться, не мог допустить.

Тик-тук-тук.

Раньше считали, что душа бессмертна. Дикие были времена. Оргазм у свиньи длится примерно тридцать минут. У борзых собак ножницеобразный прикус. На постах про-псов кормят человеческим мясом, об этом не говорят, но я знаю – чтобы больше любили человечину. Если варить макароны десять минут, они будут готовы. А если пятнадцать – переварятся. Я вчера не смог сделать макароны с креветками, потому что пони никогда не вырастают. Умница-умница-умница. Как-то она порезала себе руки и написала это на зеркале кровью. Она же меня любила. Папа ее любил. Меня тоже любил, но по-другому. Мне так казалось. Ее любил, поэтому и меня тоже надо было. Потому что она меня любила. Папа любил то, что любила она. Так всегда было. Логично. Очень логично. Люди, у которых начинается аллергическая реакция на пересаженную душу, воняют трупом. Дура из морга не разрешила сделать там холодильник с мороженым. Даже за шоколадку. Сука.

Тик-тук-тук.

Пережеванные клочки бумаги выглядели мерзко. Варлам попытался проглотить разваливающуюся массу, но она комком встала в горле. Варлам подавился, кубарем свалился со стула и, истошно хрипя, принялся выковыривать бумагу из горла. Его разрывал кашель, Варлам засунул пальцы в рот, и его вырвало томатным соусом и ошметками бумаги, которые он все-таки успел проглотить. М-м-м-м-м… Варлам мычал, вытирая рукой заблеванный подбородок, причмокивая, перекатывая на языке горький привкус желудочной желчи.

Девчонка Тобольских приходила на осмотр несколько раз. Варлам провел анализы как обычно, Тобольские оплатили повторную проверку: они любили переплачивать и перестраховываться.

Их старшая, Лилит, была здорова, как откормленная племенная кобыла, и ровно такая же истеричка. Скверная, гадкая выскочка. Рада сказала: и Тобольские, и дочь-кобыла – в списке почетных гостей на торгах, требуется подход. Подход требовался еще и потому, что обе Тобольские – талантливые пианистки, ученицы того самого Якова Автентического, величайшего дирижера из живущих, хотя выглядел он так, будто уже давно помер.

– Конечно, – ворчал Варлам, – остальные-то мрут потихоньку. Совет только таким, как Автентический, души и проплачивает.

Рада, не слушая, добавила, что Тобольские еще и красивы до умопомрачения, особенно старшая. Варлам считал, что у нее скверная форма коленей и неправильный прикус, но с точки зрения готовности к операции Лилит и правда была безупречна.

– Вы точно всё проверили? – настаивала Паулина Тобольская, мать семейства, грозно навалившись на переговорный стол и цокая по нему острым ногтем.

Сестры сидели тут же, прижавшись друг к другу, одна поменьше, но в целом похожие, и не обращали ни на кого внимания. Они беззвучно двигали губами и складывали из пальцев фигуры, изредка посмеиваясь.

– Решительно всё, – пожал плечами Варлам, изрядно вымотавшийся под таким натиском. – Дело верное.

Как же так получилось?

Тик-тук-тук.

Скоро это кончится. Я знаю, скоро это кончится. Ты такой наивный, Варлам, с чего ты взял, что должно закончиться. У варанов вывалились глазки, как же они смотрят по сторонам. Варлам, ты придурок. Бестолочь. Глупая-глупая бестолочь. Водяные черви миксины – единственные на планете животные с двумя рядами зубов на языке. Надо ходить к одному портному, чтобы не было аллергии на нитки, тогда костюма не выйдет. А хочется новый. Красненький.

Тик-тук-тук.