Авария на ЧАЭС и атомная энергетика СССР

— Как они оказались на деревьях?

— Просто вешали на деревья. И вот вы едете на машине, долго, долго и тут видите такую картину…

— А, просто повесили… (неразборчиво)

— …перед «Сказочным». Вы подъезжаете к воротам пионерского лагеря «Сказочный» — дозиметрист вас обмеряет, говорит: «Раздевайтесь!» Вы раздеваетесь, делайте несколько шагов, вешаете свой костюм на деревья куда-нибудь. Вам же дают специальную одежду, вот эту самую, белую там, синюю, и вы проходите в «Сказочный», где вам определена койка, место, житьё и прочие вещи. Следующий подъезжает, и так далее…

— И Вы потом на работу ездили мимо этих костюмов?

— Ну, мы два-три дня мимо этих костюмов ездили…

— А потом?

— Потом их, конечно, уничтожили…

— Уничтожили?

— Конечно, потом они все были уничтожены — захоронены.

— (слова Адамовича неразборчивы)

— Производит впечатление. Да. Причём как чучела такие всё это было развешано…

Ну и ещё эпизод. Вот мы с Сидоренко, когда вырвались (неделю, наверное, в Припяти провели) в Чернобыль и зашли там в магазин (тоже ж, вроде, специалисты), то хоть купили себе одежды: новые трусы, майки, рубашки. Понимаете? Во что-то переодеться. Нижнее белье — вот о чём мы мечтали! Зашли, купили себе очень симпатичные рубашечки, а когда приехали в «Сказочный», замеряли, и эти рубашечки были грязнее, чем то, что на нас было надето. Уже и Чернобыль был достаточно…

—Было это в Чернобыле?

— Да, загрязнение в самом Чернобыле.

— А люди в Чернобыле ещё семь дней жили.

— Где-то после 2-го мая их начали выселять. Но в итоге, я должен сказать, что эвакуация — неважно, из Припяти или из Чернобыля — была проведена таким образом, что (это вам лучше Ильин скажет или другие медики) среди населения, которое не работало на станции (просто жило в городе), ни одного человека, хоть сколько-нибудь пострадавшего из-за задержки эвакуации там хоть на сутки — не было. Другое дело, что очень многие жители, которые потом, спустя 6-7 дней пили молоко…

— Где?

— Ну, где-то, скажем, от коров, которые…

— Паслись в Чернобыле?

— В Чернобыле, под Чернобылем, в вашей Белоруссии — где угодно. Сначала ведь выпал йод. Потом коровки скушали травку с этим йодом. Потом дали нам молочко, когда их потом подоили. И вот у тех, кто выпил йод, в том числе у детей, в достаточно большом количестве были сильные нагрузки на щитовидную железу. Но внешнего облучения или каких-то воздействий, так сказать, на тех людей, которых эвакуировали, — вот этого ничего не было.

Но, возвращаясь к Припяти… 26 апреля, ночью, в 11 часов, было принято решение о том, что на следующий день будем эвакуировать население, а передо мною и моими коллегами стала задача — что же делать?

— Простите, а вот была первая комиссия. Наверное, тут же звонила. Не при вас Щербина звонил в Москву? Не докладывал Горбачёву и прочим обстановку?»

— В этот и последующие дни на постоянной связи с нами были Николай Иванович Рыжков и Владимир Иванович Долгих. Вот с ними была связь. Насколько я представляю себе, но это в пределах моей компетенции, Михаил Сергеевич Горбачёв…. С ним я разговаривал три раза. И первый раз…

— Ну, вот, интересно, какой разговор у вас с ним был?

— Я, наверное, вам не скажу, потому что…

— Не буду записывать.

— Или скажу. Так вот, не для записи, но для человеческого понимания. Я услышал его первый звонок, когда Щербину сменил Силаев, и вся комиссия, первый состав, уехала, а меня оставили. Когда мы работали с Щербиной, я ни разу не слышал его разговора с Горбачёвым. Был он или не был — не знаю, просто не буду врать.

— (слова Адамовича неразборчивы)

— Меня оставили. Сначала, первый раз, меня оставил и Сидоренко, и Щербина попросил остаться. Потом меня вызвали на заседание Политбюро 5 мая. Там я докладывал ситуацию. Потом Силаев позвонил Горбачёву сам и потребовал меня обратно, и меня, прямо по дороге, после Политбюро, схватили и снова туда отправили, но это уже такие личные вещи…