Августовские пушки

Позднее Леман писал королю Альберту из германского плена: «Я бы с радостью отдал свою жизнь, но смерть отказалась от меня». Его противники, генералы Эммих и Людендорф, были удостоены высшей военной награды — сине-бело-золотого креста «За заслуги».

На другой день после падения форта Лонсэн 2-я и 3-я армии перешли в наступление. Начался марш правого крыла германских армий через Бельгию. Немцы не планировали наступления раньше 15 августа, поэтому Льеж задержал движение германских войск всего на два дня, а не на две недели, как думали все. Но Бельгия дала союзникам не передышку на два дня или две недели, а повод для войны и пример ее ведения.

ПУТЬ БРИТАНСКИХ ЭКСПЕДИЦИОННЫХ СИЛ НА КОНТИНЕНТ

Задержка с прикрытием левого обнаженного фланга генерала Ланрезака была вызвана спорами и противоречиями у англичан, которые должны были оборонять этот участок.

Вместо того чтобы автоматически вступить в действие 5 августа, в первый день войны, как это было с военными планами континентальных держав, план английского генерального штаба, разработанный Генри Вильсоном до мельчайших подробностей, подлежал рассмотрению комитета обороны империи.

Когда комитет собрался на свое заседание уже в качестве Военного совета, в состав которого вошли известные гражданские и военные деятели, среди них находился колосс, являвшийся одновременно и гражданским и военным лицом. Сам фельдмаршал лорд Китченер, новый военный министр, как и его коллеги, не проявлял особых восторгов по поводу своего назначения. Члены правительства нервничали из-за того, что среди них впервые со времен генерала Монка, служившего при Карле II, находился профессиональный военный.

Генералы боялись, что он или использует свое положение, или под нажимом правительства вмешается в дела отправки экспедиционных сил во Францию. Их опасения оправдались: Китченер незамедлительно выразил свое глубокое недовольство стратегией, политикой и ролью, которые предназначались английской армии в соответствии с англо-французским планом.

Его полномочия, учитывая двойственное положение, были, однако, не совсем ясны. Англия вступила в войну с туманными представлениями о том, что верховная власть оставалась за премьер-министром, но без конкретного определения, на основании чьих советов он должен был действовать и чье же мнение являлось окончательным. Внутри армии строевые офицеры презирали штабных, считая, что у последних был «ум канарейки, а манеры вельмож», но обе группы были одинаково настроены против вмешательства в военные дела гражданских министров, называя их «фраками». Гражданские, в свою очередь, считали военных не иначе как «твердолобыми».

Между этими двумя группами, неизвестно кого и что представляя, находился лорд Китченер, который относился к целям экспедиционных сил с большим недоверием, а к их главнокомандующему — без всякого восторга. Если не с тем же вулканическим пылом, как когда-то адмирал Фишер, Китченер решительно проявлял несогласие с планом генерального штаба «привязать» английскую армию к хвосту французской стратегии.

Не участвуя лично в планировании войны на континенте, Китченер мог видеть экспедиционные силы в их истинных пропорциях и не верил, что их шесть дивизий могут повлиять на исход предстоящей схватки между семьюдесятью германскими и семьюдесятью французскими дивизиями.

Хотя он и был профессиональным военным — «наиболее способным из тех, с кем мне приходилось встречаться за всю жизнь», — как сказал лорд Кромер, когда Китченер прибыл, чтобы возглавить Хартумскую кампанию, — его карьера проходила на высотах английского Олимпа. Он занимался только крупными проблемами: Индией, Египтом, вопросами, касающимися Британской империи в целом.

Никто никогда не видел, чтобы он заметил или заговорил с простым солдатом. Подобно Клаузевицу, он считал войну продолжением политики и исходил из этой концепции. В отличие от Генри Вильсона и генерального штаба он не был поглощен планами высадки, железнодорожными расписаниями, лошадьми, нарядами на постой, накладными и т. п. Находясь на некотором расстоянии, он мог рассматривать войну целиком, в свете отношений между державами, и осознать то огромное усилие национальной военизации, которое должно было потребоваться в предстоящем длительном вооруженном столкновении.

«Мы должны быть готовы, — заявил он, — направить на поле сражения миллионные армии и обеспечить их всем необходимым в течение нескольких лет». Его аудитория была поражена и готова возражать, но он был неумолим. Для того чтобы вести войну в Европе и выиграть ее, Англия должна иметь армию в семьдесят дивизий, равную континентальным армиям, а, по его подсчетам, такая армия достигнет полной силы только на третий год, а это означало, что война будет длится минимум в течение этого времени.