Августовские пушки

Так как Германия, утверждалось далее, не может рассчитывать на то, что бельгийская армия остановит французское наступление, она вынуждена в «целях самосохранения» «предвосхитить это вражеское нападение». Германское правительство будет «очень сожалеть», если Бельгия станет рассматривать вступление ее войск на свою территорию «как враждебный акт». С другой стороны, если Бельгия займет позицию «благосклонного нейтралитета», Германия возьмет на себя обязательство «уйти с ее территории, как только будет заключен мир», возместить все потери, причиненные германской армией, и «гарантировать при заключении мира суверенные права и независимость королевства». В первоначальном варианте это предложение заканчивалось так: «...и отнестись с самым доброжелательным пониманием к любым требованиям Бельгии о выплате компенсации за счет Франции». В последний момент Белов получил указание вычеркнуть это упоминание о взятке.

Если Бельгия выступит против прохождения германских войск через ее территорию, говорилось в конце ноты, она будет считаться врагом Германии и будущие отношения с ней будут решаться с помощью «оружия». Бельгийцы должны были дать «недвусмысленный ответ» в течение 12 часов.

После чтения ноты на несколько минут «установилась трагическая тишина, казавшаяся бесконечно долгой», вспоминает Бассомпьер. Каждый находившийся в комнате думал о выборе, перед которым стояла страна. Маленькая по размерам и недавно получившая свободу, Бельгия упрямо цеплялась за независимость. Однако никому из собравшихся не было необходимости объяснять, к каким последствиям приведет решение об обороне. Страна подвергнется нападению, дома — разрушению, люди — репрессиям.

Немцы, стоявшие у дверей Бельгии, обладали десятикратным перевесом в силе, поэтому окончательный исход борьбы не вызывал сомнений. С другой стороны, если бы бельгийцы уступили требованиям Германии, они стали бы соучастниками нападения на Францию и нарушителями собственного нейтралитета, не считая того, что они добровольно соглашались на оккупацию, получив взамен почти ничего не значащее обязательство, что победоносная Германия в будущем, возможно, и отведет свои войска. В любом случае их ждала оккупация, а уступить, кроме того, означало потерять еще и честь.

«Если нам суждено быть разбитыми, — писал о своих переживаниях Бассомпьер, — то лучше быть разбитыми со славой».

Ван дер Эльст первым нарушил тишину в кабинете. «Итак, мы готовы?» — спросил премьер.

«Да, мы готовы, — ответил де Броквилль. — Да, — повторил он, как бы убеждая самого себя, — за исключением одного — у нас еще нет тяжелой артиллерии». Только в прошлом году правительство добилось от парламента одобрения увеличения военных ассигнований, который неохотно пошел на этот шаг, придерживаясь строгого соблюдения нейтралитета. Заказ на тяжелые орудия был дан фирме Круппа, которая, естественно, задержала поставки.

Прошел один час из предоставленных двенадцати. Бассомпьер и Гафье начали составлять проект ответа, в то время как их коллеги стали созывать министров на заседание Государственного совета, назначенное на 9 часов. Им не было нужды спрашивать, каким оно должно быть. Броквилль отправился во дворец, чтобы информировать короля.

Ощущая лежащую на нем ответственность руководителя, король Альберт необычайно чутко следил за развитием событий за границей.

Он не был рожден, чтобы вступить на престол. Младший сын младшего брата короля Леопольда, он рос незамеченным в углу дворца под присмотром наставника-швейцарца, бывшего менее чем посредственностью. Семейная жизнь Кобургов была далеко не радостной. Сын Леопольда умер, а в 1891 году умер и его племянник, Бодуэн, старший брат Альберта, и Альберт в шестнадцать лет остался единственным наследником трона. Старый король, тяжело переживавший смерть сына и Бодуэна, на которого он перенес всю отеческую любовь, сначала не обращал внимания на Альберта, называя его «запечатанным конвертом».