Августовские пушки

Каждый солдат нес 26 килограммов: винтовка и боеприпасы, ранец, котелок, шанцевый инструмент, тесак и множество других предметов, пристегнутых к портупее. В одном из мешков ранца хранился «железный паек» — две банки мясных консервов, две банки овощных, две коробки галет, пачка молотого кофе и фляжка со шнапсом, которую разрешалось открывать только по распоряжению офицера. Ежедневно проводилась проверка содержимого фляжки, чтобы ее владелец — не дай бог! — не поддался искушению. В другом мешке лежали нитки, иголки, бинты и лейкопластырь, в третьем — спички, шоколад и табак. На шеях офицеров болтались бинокли и кожаные планшеты с картами, показывающими заданный маршрут полка, чтобы ни один немец не оказался в положении некоего английского офицера, жаловавшегося, что бой — это процесс, происходящий, как нарочно, на стыке двух карт. Марш сопровождался песнями. Солдаты пели: «Германия превыше всего», «Стража на Рейне», «Слава тебе в победном венце». Пели на отдыхе, во время марша, пели на постоях, пели во время попоек. Те, кто в течение последующих тридцати дней пережил ужас и конвульсии разгоравшейся войны, вспоминают как самую худшую и жестокую пытку непрекращающееся солдатское пение.

Бригады генерала фон Эммиха, подступавшие к Льежу с севера, востока и юга, выйдя к Маасу, увидели взорванные выше и ниже города мосты. Когда они попытались переправиться на понтонах, бельгийская пехота открыла огонь, и немцы, к своему удивлению, оказались в центре настоящего боя; по ним стреляли боевыми патронами, убивали и ранили. Их было 60 000, а бельгийцев 25 000. К вечеру немцам удалось форсировать реку у Визе, к северу от города. Бригадам, атаковавшим с юга, продвинуться не удалось; части, наступавшие в центре, у изгиба реки, вышли на линию фортов, еще не достигнув ее берегов.

В течение дня, когда сапоги, копыта и колеса германской армии двигались, подминая зрелую пшеницу на полях, стрельба постепенно усилилась, а с ней и раздражение немцев, которым раньше говорили, что бельгийцы — это «бумажные солдатики». Удивленные и взбешенные оказанным сопротивлением, немецкие солдаты, находившиеся в состоянии крайнего нервного напряжения, оказались чрезвычайно чувствительными к первым крикам «Снайперы!». В их воображении сразу же возникал образ горящих злобой крестьян или горожан, стреляющих по ним из-за каждого угла и изгороди. Сразу же появилось оправдание — «в нас стреляли», ставшее сигналом для развязывания репрессий против мирного населения от Визе до ворот Парижа. С первого дня фигура беспощадного «франтирера» (французского партизана. — Ред.

), сохранившегося в памяти со времен войны 1870 года, приобрела четкие очертания и впоследствии благодаря фантазии, подстегиваемой страхом, достигла гигантских размеров.

Однако дух сопротивления, нашедший вскоре отражение в знаменитой подпольной газете «Либр Бельжик», в то утро еще не пробудился в сердцах жителей пограничных городов. Бельгийское правительство, знавшее характер врага, дало указание расклеить в населенных пунктах вдоль границы объявления с приказом сдать имеющееся оружие местным властям, немцы расстреливали тех, кто хранил его. Плакаты призывали жителей не сопротивляться, не оскорблять врага и не выходить на улицы, чтобы избежать «любого предлога для репрессий», которые могут вылиться в кровопролитие, грабежи и массовые убийства ни в чем не повинных людей. После таких суровых предупреждений население, охватываемое ужасом при виде захватчиков, вряд ли пыталось остановить вооруженные до зубов войска с помощью охотничьих ружей, с которыми ходили на зайцев. И все-таки немцы в первый же день вторжения расстреливали не только мирных граждан, но и бельгийских священников, что делалось с далеко идущими целями.

6 августа генерал-майор Карл Ульрих фон Бюлов, брат экс-канцлера и командир кавалерийской дивизии, штурмовавшей Льеж, выразил своему сослуживцу неодобрение по поводу происшедших накануне произвольных казней бельгийских священников. Слухи о планах бельгийского духовенства организовать «франтирерскую» войну вопреки предупреждению гражданского правительства через двадцать четыре часа после вторжения были не чем иным, как германской выдумкой. Что касается Бельгии, то эту акцию немцы предприняли как первый опыт устрашения населения в соответствии с теорией, созданной римским императором Калигулой: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись».

Кроме того, немцы в первый же день расстреляли 6 заложников в Варсаже и сожгли для устрашения деревню Баттис. «Ее сожгли, буквально стерли с лица земли», — писал один немецкий офицер, проходивший через нее с войсками несколько дней спустя.

«Разумеется, наше наступление носит зверский характер, — писал Мольтке Конраду фон Хотцендорфу 5 августа, — но мы боремся за нашу жизнь, и тот, кто посмеет встать на нашем пути, должен подумать о последствиях». Он, к сожалению, не думал о последствиях для Германии. Но процесс, в результате которого Бельгия станет для Германии Немезидой, уже начался.