Августовские пушки

После бомбардировки Людендорф отправил к бельгийцам еще одного парламентера с белым флагом, но и на этот раз Леман отказался сдать город. Тогда немцы прибегли к военной хитрости. Отряд из тридцати рядовых и шести офицеров, переодетых в военную форму, похожую на английскую, без знаков различия, подъехал на автомобилях к штаб-квартире Лемана на улице Сент-Фуа. Немцы потребовали срочно вызвать генерала. Адъютант командующего, полковник Маршан, подойдя к двери, крикнул: «Это не англичане, это немцы!» — и тут же упал, сраженный пулями. Его товарищи немедленно отомстили за него. Как говорилось в 1914 году в одном смелом и откровенном сообщении, «обезумев от гнева при виде этого подлого нарушения правил цивилизованного ведения войны, они были беспощадны». Воспользовавшись сумятицей, Леман незаметно вышел из здания и уехал в форт Лонсэн, где и продолжал руководить обороной.

Ему стало ясно, что теперь, когда немецкая бригада прорвалась сквозь кольцо фортов, удержать Льеж фактически было невозможно. Если бы бригадам, наступающим с севера и юга, удалось смять оборону и выйти к городу, то находящаяся в нем 3-я дивизия была бы окружена и отрезана от остальной армии. Загнав бельгийскую дивизию в западню, немцы уничтожили бы ее полностью. Разведка доносила Леману, что в наступлении на Льеж участвуют четыре армейских корпуса, то есть 8 дивизий против одной. В действительности войска Эммиха не подразделялись на корпуса и вместе со срочно отправленными к Льежу подкреплениями насчитывали не более 5 дивизий. Одна 3-я бельгийская дивизия не смогла бы не только защитить Льеж, но и себя. Утром 6 августа Леман, зная о намерении короля сохранить армию и сосредоточить ее у Антверпена независимо от хода военных действий в других частях страны, отдал приказ 3-й дивизии отступать от Льежа и присоединиться к бельгийским войскам у Лувэна. Это означало, что город падет, но форты будут продолжать сопротивление; даже за Льеж нельзя было жертвовать дивизией, так как решалась судьба всей Бельгии. Если королю не удастся с армией закрепиться хотя бы на клочке бельгийской территории, он будет зависеть не только от милости врага, но и союзников.

6 августа Брюссель находился в состоянии радостного возбуждения после новостей об отражении вчерашнего немецкого наступления. «Великая победа Бельгии!» — гласили заголовки экстренных выпусков. Счастливые, разгоряченные граждане, собираясь в кафе, поздравляли друг друга; опьяненные успехами армии, они всю ночь праздновали победу и на следующее утро восторженно читали бельгийскую военную сводку, в которой сообщалось, что 125 000 германских солдат «не достигли никакого успеха и что три армейских корпуса, атаковавшие Льеж, отрезаны и практически обезврежены». С не меньшим оптимизмом союзная пресса писала «о полном разгроме немцев», о капитуляции нескольких германских полков, о 20 000 убитых и раненых с германской стороны, о повсеместных успехах защитников Льежа, о «решительном отпоре захватчикам» и об «остановке» их наступления. Что означал отход 3-й дивизии, каким образом вписывался он в эту радужную картину, оставалось загадкой.

В Лувэне, в штабе бельгийской армии, размещавшемся в здании городской ратуши, царила такая же атмосфера уверенности, как если бы бельгийская армия насчитывала 34 дивизии против шести германских, а не наоборот. Оперативный отдел генерального штаба «выдвигал дерзкие идеи немедленного наступления».

Король сразу же наложил вето на эти планы. По размерам атакующих Льеж сил и по подтвердившимся сообщениям о приближающихся пяти германских корпусах он узнал стратегию охвата Шлиффена. Однако оставалась еще возможность остановить врага на реке Жет, между Антверпеном и Парижем, при условии своевременного подхода французских и английских войск. Король уже направил два срочных послания президенту Пуанкаре. На этом этапе войны он, как и все бельгийцы, надеялся, что союзники окажут помощь Бельгии на ее территории. «Где французы? Где англичане?!» — спрашивали люди друг друга. В одной из деревень женщина преподнесла цветы, увязанные лентами, составлявшими цвета английского флага, солдату в незнакомой военной форме цвета хаки, которую она приняла за английскую. Смутившись, солдат объяснил, что он немец.