Авианосцы адмирала Колчака

В ленинском купе на потолке, ставшем теперь полом, смешались четыре тела — два мужских и два женских. Дама, сохранившая европейскую наружность, несмотря на кровь, застонала. Дубровин наскоро перебрал вещи, бросая чемоданы и саквояжи прямо на людей, нашел набитый деньгами.

— Она могла запомнить вас, — шепнул Никольский. — Нельзя оставлять в живых!

— Вряд ли. Пусть остается свидетель, что поезд обокрали.

Коллеги Дубровина по патриотической борьбе обшарили два других вагона, безжалостно добив представителей самой революционной в России нации. Пощадили лишь детей, сыскавшихся среди раненых. Затем собрались у заднего вагона, мрачные, перемазанные чужой кровью.

— Сорок минут. — Доктор глянул на часы. Отлично уложились. — Далее нельзя здесь оставаться. По коням, господа!

Золотой часовой корпус сверкнул на солнце. Отблеск попал в окуляр оптической трубки, установленной на винтовке системы Мосина. Гершельман плавно потянул за спуск, целя в черную жилетку, принявшую часы. Дубровин сдавленно крякнул, соучастники непроизвольно обернулись в сторону, с которой донесся выстрел. Следующая пуля поразила Никольского. Только тогда черносотенцы догадались, что исполнителей чудовищного преступления просто-напросто отстреливают как бешеных собак. Кто-то бросился на землю, кто в сторону, отползая к кустам и далее к лошадям.

Больше выстрелов не последовало. Как только сцена опустела, Гершельман собрал гильзы, выбрался из укрытия и осмотрел мертвых черносотенцев. Добил Никольского, прихватил саквояж Дубровина. Затем штабс-ротмистр пробежался вдоль вагона, заглядывая в разбитые окна. Обнаружил труп Ульянова, удовлетворенно кивнул, после чего скрылся в кустах, где спрятал коня.

Особые самодельные пули из мягкого свинца, даже выпущенные из винтовки, в теле жертв деформируются, став похожими на револьверные. Из-за того пришлось стрелять очень близко — с сотни шагов.

Ангелы смерти Дубровина могли остеречься заявить об акции во всеуслышание. А так — картина очевидная. Напали на евреев, поубивали их, ограбили. Натуральным образом передрались из-за добычи. Заодно погибли главарь и его подручный, больше никто в стае не должен знать про козни жандармского корпуса.

В Гельсингфорсе Гершельман пожертвовал деньги сиротскому приюту при лютеранской церкви, оставшись анонимом. Выполнив грязную и трудную работу, он сам не знал, как относиться к содеянному. С одной стороны, пассажиры трех вагонов — отъявленные мерзавцы в большинстве своем. С другой — черносотенцы не вызывают ни грана приязни, пусть и выполнили полезное стране дело. С третьей стороны, жандармерия ничем не лучше, подтолкнув антисемитов на злодеяние. С четвертой — он сам часть жандармского корпуса, казнивший негодяев. В общем, от исполнения приказа штабс-ротмистр не чувствовал ничего, кроме пустоты и гадливости. Для себя он решил обождать некоторое время и подать рапорт на перевод в боевую кавалерийскую часть, пусть даже бывших жандармов презирают всюду.

Из трех вагонов спаслось человек двадцать, раненые и увечные. Инесса Арманд рассказала об ограблении и тихо умерла на следующий день. Опознанные трупы черносотенцев послужили толчком потрясающего скандала, имевшего направленность против самодержавного режима в куда большей степени, нежели того ожидал генерал Татищев.

Возбужденные общественные массы, подогреваемые либеральными газетенками, предпочли забыть, что убитые — сплошь евреи. Главным образом занимало другое. Шестьдесят девять подданных российского Императора были умерщвлены и ограблены членами монархической организации, выходки которой полиция и жандармерия прикрывали чуть ли не демонстративно!

Тут бы Государю и его доверенным министрам задуматься о формальном расширении прав национальных меньшинств да устроить показательную порку монархическим «ультра». Но Александра Федоровна, пачками получающая письма о вероподданнейшей их преданности российскому престолу и слезно обожавшая сих «столпов общества и государственности», отсоветовала. Тем самым градус недовольства Романовыми поднялся, приближаясь к опасной черте.