Авиация и Время 2016 № 01 (151)

Надеждин рассказывал, что у них, в старом его отряде[⁹ По всей видимости, речь идет о действовавшем на Юго- Западном фронте 11 -м КАО, где В.М. Надеждин служил военным летчиком с августа 1914 г. по ноябрь 1915 г.], с одним австрийским отрядом было как бы соглашение не бросать бомб на аэродромы. И однажды упала бомба. Бросили им записку: "Что же вы и т. д.". В ответ получили: "Извините, это начинающий, не знал". Я видел у Надеждина фотографический снимок летчиков этого австрийского отряда...

Как-то наш отряд получил хороший австрийский аэроплан системы "Румплер", большой, белый, где-то севший в плен, и Надеждин решил на нем летать. Нарисовали наши круги на крыльях, и на следующую разведку он полетел с Вологодцевым.

Невдалеке от аэродрома они встречают какой-то "Вуазен", с интересом всматриваются, кто летит? И вдруг "Вуазен" поворачивает на них и открывает стрельбу. Надеждин сейчас же вниз, спустился, ругается. А Вологодцев говорит мне: "Что мне было делать? Вижу, что дурак, так не стрелять же в него".

Потом те приезжали с извинениями. При повороте "Румплера" они увидели русские отличительные круги и боялись, чтосбили своих. Но на "Румплере" Надеждин больше не летал, хотя у нас были целые отряды, вооруженные пленными "Альбатросами".

Раз был случай, который сконфузил меня, как артиллериста. При затяжных боях за г. Пинск наш отряд после многих полетов определил и сфотографировал позиции неприятельских батарей. Все точные данные были переданы начальнику артиллерии 31-го армейского корпуса. И заговорила наша артиллерия. На следующий день на полете я с интересом смотрю и поражаюсь: батареи не тронуты, а большими воронками исковерканы совершенно пустые места.

Надеждин был возмущен, поехал со мною в штаб. Генерал Мищенко[¹⁰

Мищенко Павел Иванович (1853-1918) — генерал-адъютант, генерал от артиллерии. В 1915-17 годах —командир 31-го армейского корпуса, в который входил 31-й КАО. Застрелился после того, как большевики произвели у него обыск и отобрали награды.] призвал начальника артиллерии, старенького генерала, на которого стал сейчас же кричать Надеждин. Генерал Мищенко, сам артиллерист, и укорял генерала, и успокаивал расходившегося Надеждина.

Из интересных картин на полете вспоминаю одну разведку у Пинска, уже занятого неприятелем. При взлете вижу какую-то точку, что-то летит, всматриваюсь — аист. Увидев аэроплан, он старался уйти. Его крылья работали удивительно часто, ноги болтались, длинная шея изогнулась в нашу сторону и при нашей быстроте, нагоняя его, казалось, что он летит нам навстречу, хвостом вперед. Дальше, после леса, я не узнал местности. Вместо так знакомой картины — сплошная вода чуть не до горизонта. Реки Припять и Ясельда разлились и покрыли все Пинские болота. Лишь Огинский канал, окаймленный деревьями, характерно вырисовывался, как аллея среди воды, на которой перед самим Пинском отдельными точками виднелись пулеметные гнезда на искусственных бугорках, соединенные, как ниточками, угловатой линией дощатого помоста. Иначе здесь и без разлива нельзя было пройти по трясине.

Собрались как-то у нас летчики других отрядов, многие рассказывали интересные случаи, бывшие с ними. Один рассказал, что, поднявшись однажды для пробы мотора, на полете ему вдруг показалось, что кто-то сидит за его спиной. "Смерть моя",— мелькнуло в его мозгу, а повернуться и посмотреть страшно. Но, когда его кто-то тронул за плечо, он не выдержал, дико закричал и бросил аппарат вниз. Уже не помня как спустившись, видит, что на заднем сиденье "Ньюпора" — его моторист. "Как ты сюда попал?" — "Да я через ваше плечо глядел, как работает мотор, а как вы пошли вперед, я опоздал спрыгнуть..."

Рискованность полетов, зависимость от совершенно непредвиденных случайностей порождали и суеверие, и разные приметы. Например, летчики не позволяли фотографировать себя перед полетом, боялись толкования снов и т. д. Не лишен был этого даже такой разумный и смелый человек, как Модрах. Вспоминаю, как на одном полете он спросил меня: "Как масло, радиатор?" (Следить за этим была обязанность наблюдателя). "Хорошо", — ответил я. Потом на аэродроме он говорил мне: "Уменя сегодня с утра было такое угнетенное состояние, как дурное предчувствие, и, спросив вас, я так надеялся, что вы найдете что-нибудь не в порядке и можно будет повернуть назад".

Интересный случай был с одним нашим пулеметом. Перед моим возвращением из Петербурга после лечения, мне прислали из отряда немецкий пулемет "Бергманн" на починку. Он не давал автоматической очереди, хотя казался исправным. Все специалисты, к кому я обращался, не знали, в чем дело, а пулемет был новый с датой 1912 года. Поехал я в Ораниенбаум в стрелковую школу, и там маленький пожилой мастер, осмотрев его, сказал: "Я знаю, в чем дело, здесь не хватает "ускорителя отдачи", через два дня приезжайте, будет готово".