Все же Кутузов попробовал дать характеристику отдельным лицам. Это была попытка продемонстрировать не только свою открытость, но и способность смотреть на людей правильно, с партийной точки зрения. С позиции Кутузова индивидуальная оценка друзей не была доносительством – ведь он помогал им исправиться, пока не поздно, обрести себя. Балуев, например, «чаще всего молчал, когда я вместе с ним бывал у Лохмачева. Сейчас я не помню фактов, хотя бы разговоров, по которым мог бы дать ему характеристику. Я очень мало его знал. Помню, что он в Красноярске арестовывался на несколько дней в связи с его знакомством с какой-то троцкисткой». Майзельса Кутузов знал больше, но в основном «с бытовой стороны. От политических разговоров он всегда воздерживается даже в том случае, когда мы с ним бывали вдвоем. Так же он себя вел в присутствии Казласа и тогда, когда бывал у Лохмачева. Ссылкой он тяготился, ему хотелось в Москву, о чем он не раз говорил. Мне приходилось слышать от него в Енисейске, что ему, как отошедшему от троцкистской колонии, трудно жить с Казласом вместе».
Единственный разговор с Майзельсом, который мог его характеризовать и который Кутузов помнил, состоялся в Енисейске, вероятно, в октябре 1931 года, в первый день их знакомства. Разговор происходил на берегу реки и касался вопроса о спецпереселенцах, о ликвидации кулачества – недалеко от них как раз работали спецпереселенцы. «Майзельс говорил, что ему жалко этих несчастных людей, что в культурной стране подобных вещей не могло бы происходить. Я возражал ему, говоря, что жалость к политике не относится, что то, что мы видим, есть результат необходимости коренного переворота деревни (в вопросах коллективизации я целиком всегда был согласен с партией). Майзельс в это время был, насколько помню, накануне подачи им заявления об отходе от троцкистской колонии».
Минца Кутузов знал меньше, чем Майзельса. «Минц живее других отзывается на политические события и факты из газет, касающиеся главным образом партийной жизни. О себе Минц говорил, что он отошел от оппозиции, но не согласен с внутрипартийным режимом. Минц очень часто иронически отзывался о Сталине, о других руководителях партии, иногда сопровождая свои замечания анекдотами. Конкретного содержания их я уже теперь не помню, помню только их общий тон – не злобный, но иронический. Майзельс уехал из Красноярска в „минус“ в марте 1934 года, Минц – в июне, насколько помню».
Лохмачева Кутузов знал еще по Енисейску и видел в нем если не родственную душу, то человека с похожей судьбой. Лохмачев как раз был из тех «отошедших», которые были близки к «политическому воскресению», но из собственной душевной нечистоплотности, из мелочности, себялюбия, нежелания выйти за пределы бытовых трудностей они не могли этого сделать: