Автопортрет с догом

Помню, работали мы как-то раз с бригадой в лесу, в детском туберкулезном санатории, на ремонте. Заново штукатурили палаты, прибивали новую дранку. Отец где-то в другом корпусе работал. Ну, думаю, отдохну хоть от него. Сделаю побыстрее — и загорать на полянку. С сестричками. Как бы не так. Пришел отец, посмотрел, походил по моим комнатам, посвистал.

— Переделать, — кратко сказал он. — Няньку за тобой? Отодрать и переделать.

Я дурака валяю, ровно не понимаю:

— А чо, батя, а чо?

— Я тебя как учил — замачивать дранку на ночь, а ты? Краснеть за тебя потом?

Дранка действительно вся потрескалась, когда я ее набивал, штукатурка будет держаться плохо. Надо было все-таки замочить.

— Окромя того, — продолжал отец, — я тебя как учил сортировать дрань — на выходную и про́стильную? Так?

— Ну, так.

— А ты?

— Ну, подумаешь, велика разница. Штукатурка закроет.

— Не велика, а все-таки есть. Давай переделывай. — И он взял мастерок и мигом порешил всю мою работу. Порубил дранку.

Простильная (нижняя) и выходная (верхняя) дрань действительно различаются. На выходную отбирается более толстая и ровная, а узкая и кривая идет на простильную. Кроме того, простильная дрань должна быть не тоньше трех миллиметров, чтобы при наложении на нее выходной под выходными рядами образовались пустоты, промежутки, под которые потом должен попасть раствор и хорошо сцепиться с выходной дранью. Я же набил как попало, надеясь, что раствор все скроет. Но от отца не скроешь даже под штукатуркой, не то что так. Пришлось все переделывать, после работы. Вот и позагорал с сестричками. Да еще и до рейсового автобуса несколько километров топать, наш уехал, как полагается, в пять.

Вот такая учеба. Помню еще, после полугода, что ли, моей практики, мы шли однажды с отцом после смены мимо той компрессорной — моей первой, самой первой работы, где я тогда бетонную стенку штукатурил. Он и говорит:

— Давай зайдем. Посмотрим.

— Да чего там смотреть, отец, мне некогда.

— Зайдем.

Заходим. Компрессорную уж пускать собираются, рабочих — слесарей, наладчиков, машинистов — полно. Бабы окна докрашивают. Отец мне на ту стену и показывает:

— Помнишь, — говорит, — твоя первая стенка?

— О-очень, — говорю, — даже хорошо помню, батя. Век не забуду. — А ладоши мои аж воспламенились от жара, вспомнили тогдашние мозоли.

— Посмотри, — говорит, — внимательно. Видишь?

— Ну.

— Что это?

— Что-что. Пятно жирное, сам видишь.

— Я-то вижу. А почему бы это? Почему вышло?

— Не удалено пятно, вот и вышло.

— Соображаешь. Вот возьми теперь и удали.

Я на него глаза выпучил. Да ты чего, мол, батя, не спятил ли? В своем ли уме? После шести-то месяцев.

— Не буду.

— Ничего, Роберт, давай, — положил он мне на плечо свою тяжелую руку. — Надо.

Я поежился. Аж судорогой плечо свело.

— Дак чего ж ты сразу тогда мне не сказал? — заорал я на него. — Я же спрашивал!

— По ходу, Роберт, по ходу, — сказал он. — Я у тебя тоже спрашивал. — И ушел.

Пришлось мне тогда эту работу свою переделывать. Насилу, злясь, я вырубил зубилом то огромное пятно и заштукатурил снова. Рабочие подсмеивались надо мной: давай, Роберт, давай. Растворчику не поднести? Такой у отца был характер. Еще и побелить потом эту стенку заставил.

Красить тоже интересно учил. Дал табуретку и сказал: на, покрась. Ну, думаю, батя, это тебе и в детском саду выкрасят. Посмеиваюсь. Раз-два, раз-два — готова табуретка, на, батя, получай. Отец взял табуретку в два пальца — и ну ее передо мной во все стороны крутить-поворачивать.

— Видишь пропуски?

— Вижу, отец. — Пропусков и непрокрасов и правда было много.

— То-то же. А это ведь еще пока токо табуретка. Смекай.

Потом, после завода, мы с отцом на сдаче жилых объектов работали, отделочные работы. Он меня к себе как бы в напарники взял. Работа нашей бригады всегда лучшей была — и не из-за премий там или грамот (я в этом, когда отец уехал, сам убедился), просто уважали отца, а из-за меня — так еще больше любили. Потому что он и мне, как и всем прочим, спуску не давал. Даже еще больше с меня требовал. И никогда не ходил ни за кем и не проверял, процежена ли краска, заделаны ли под батареями плинтуса, не оставлено ли каких-нибудь недоделок под обоями: знал, что все будет сделано не за страх, а за совесть. Но я — статья особая. Мне он и через год только-только начал доверять.