Аввакум

«Вот и нарвался на службишку», – с тоскою думал Лазорев, погоняя коня к Риге. И вспомнил взгляды, коими отмеряли ему ума, доблести и достоинства немецкие офицеры, когда генерал Лесли на трубу обиделся, забывши, что глазами ослаб. Препротивные те были взгляды. Да ведь сами заслужили сие немецкое высокомерие. Ленью, глупостью, неразберихой, а то и юродством. Прикинуться дураками – медом не корми. Царь и тот большой любитель состроить детское личико.

Расположась на новом месте, государь потребовал чертеж Риги с пометами осадных сооружений и русских боевых лагерей.

Итак, князь Черкасский и Хитрово стояли против королевского замка. С подошедшими войсками в полку теперь двадцать две тысячи человек. Пушки все подвезены, а среди них есть такие, что стреляют бомбами в восемьдесят фунтов.

У Ордина-Нащокина шестнадцать тысяч. Его лагерь вниз по Двине за фортом. Стрешнев с двадцатью тысячами осадил форт. В Ертаульном полку Петра Васильевича Шереметева – тысяч двадцать пять. Шанцы под присмотром генерала Лесли строят Иван Колычев да Иван Милославский, немецкие полки и полки иноземного строя изготовились к осаде. На подходе тысяча четыреста барок с людьми, продовольствием, запасом свинца и пороха. И ведь есть еще и Дворовый полк.

Выходило, что солдат под его царского величества рукою больше ста тысяч.

– А что у шведов? – спросил себя государь и принялся аккуратно писать и считать.

Семь тысяч мещанского ополчения плюс шесть-семь тысяч графа Магнуса, у Торна было не больше четырех тысяч. Ну, еще прибежало и крылось за стенами дворян и других сословий пусть две, ну, три, даже пять тысяч! Всего выходило тысяч двадцать. Может, чуть больше, а может, и много меньше. Все эти цифры с перехлестом. Много ли стоит дворянское ополчение? С запасами боевыми и съестными, как показывают пленные, уже и теперь большое утеснение. Убитых: генерал, два штат-офицера, шестеро младших начальников, три хоругви. Есть пленные. Это ведь в минус, в ослабление вражьей силы.

Алексей Михайлович, радостно сияя глазами, перекрестился на образ Спаса, так щедро дающего ему, защитнику святой правой веры, города, земли, народы. Приложился к Иверской иконе Божией Матери, которая с благословения Никона была с русским войском. Вполне спокойный за будущее государь занялся разглядыванием больших знамен, которые он приготовил для отправки в полки.

Красное с латинской надписью «Si Deus pro nobis, quis contranos» оставил себе.

Белое с золотым орлом и с призывом «Бойся Бога и чти царя» испокон веку было знаменем телохранителей его царского величества.

Красное с оленем и грозным «Во гневе я жесток» назначил в полк князя Черкасского.

Красное с сиреной, с начертанным серебром: «Прииди и покайся» – в Ертаульный полк, чтоб пленные видели.

Три зеленых знамени с обычным «Страшися Бога» Алексей Михайлович решил послать в немецкие полки и на главную батарею.

Красное с короной, скипетром, мечом и с золотыми буквами «Коронован с честию» Алексей Михайлович оставил в Дворовом полку и еще одно красное, с предупреждением врагу «Берегись», пожаловал в полк Семена Лукьяновича Стрешнева.

Перед цитаделью, чтоб у смотрящих со стен душа от ужаса отлетала, были выставлены обезглавленные трупы генерала фон Торна, штат-офицеров Кронмана и Ребиндера.

В отместку со стен ударили пушки; потом была стремительная вылазка, чтоб помешать рытью окопов. И наконец, вышло большое войско с самим Магнусом. Шведы подожгли недостроенные укрепления на валах, которые не решились защищать, и без особых потерь вернулись за стены.

Государь, раздосадованный тем, что шведы прогулялись по окопам и валам даже без малого для себя урона, перенес свою ставку на берег Двины и был теперь от Риги в двух верстах. Теперь он своими глазами видел, как сражаются полки его воевод.

В тот же день, 23 августа, Алексей Михайлович получил весть от Алексея Никитича Трубецкого, который под Юрьевом взял город Кастер и побил шведского генерала.

Ясачная пушка возвестила о победе восьмью выстрелами, стреляя по указу государя ядрами в сторону Риги. Какой-нибудь вред неприятелю да учинится.

Предновогодняя августовская ночь как по заказу была непроглядна, словно мир накрыли огромным черным шатром.

В русском войске было тихо и темно. По обычаю, все огни погасили, чтобы обзавестись новым, молодым, лучшим огнем.

Илья Данилыч Милославский, приболевший в начале похода, а потому и разлученный с государем, чтоб, упаси Господи, не заразить, – выздоровел, окреп, и Алексей Михайлович пожаловал его, велел ему гасить в своем царском шатре старый огонь и зажигать новый.

Новый огонь вытирали из дерева. Это дело непростое, но Илья Данилович был в ответе и за иной огонь, требовавший еще большей подготовки.