— По мне лучше удостоверение личности, — я на него внимательно посмотрел и почувствовал этот подвох.
— Да, через недельку-полторы, — вторил ему Юра.
— Хорошо будет, — пришлось и мне их поддержать, но для нейтральности сладко потянуться, вроде и далеко еще до того.
— У нас к тебе абгемахт есть! — Леня пошел в наступление.
— Тогда давай его сюда! — примирительно согласился я.
— Ха-ха! Абгемахт — это слово такое. Договорились, мол.
— Ну и о чем вы со мной договорились?
— Значит так! — Юра изобразил физиономию начальника, но тут же ее заменил на подобострастную. — Ты даешь взаймы пять марок на сигареты, а мы тебе с карманных денег вернем.
Я почесал лоб, крякнул, но деваться некуда. Нам с ними еще рядом толкаться долго, да и я уверен, что отдадут (если и не отдадут, то не велика беда).
— Ну давай абгемахт твой.
— Ну давай пять марок! — Юра заметно повеселел и стряхнул со лба капли пота облегчения.
Я выдал монету. Леня отправился к югам, потом вернулся с пачкой Мальборо.
— Дурак! — закричал Юра страшным голосом, будто Леня вместо сигарет принес ему леденцы. — Зачем брал Мальборо? В нем только двадцать штук! Почеу не взял Гольден Американ? Там в пачке аж двадцать пять!
— Не было его, — виновато оправдывался тот.
— Так пошел бы к вьетнаму! Дурак! — видно, что школу хороших манер человек прошел в армии.
— У них тоже нету.
— Ладно! — Юра, хоть и остался недоволен, но нетерпелось покурить и дебаты он отложил. — Все сигареты пополам, и деньги пополам. Но ты мне две должен, так что тебе восемь.
— Почему я тебе должен? — надув губы, по-детски, обиделся Леня.
— Я для тебя у Филиппа стрелял, — Юра был безаппеляционен.
— Ну и что?
— А то, что должен!
Эта история повторялась каждый день. Они постоянно считают, кто кому и что должен, и тому нет конца.
— Ладно, — я встал, прискученный темой раздела моих денег. — Покатим в деревню! Кто покажет путь?
Товарищи мои по несчастью, а может и по будущему счастью, тут же согласились ехать, за неимением лучших предложений.
Напротив нашего лагеря светлеет белой стеной небольшая гостиница, закрытая на зиму. Рядом с ней стоянка машин. Вокруг томится зимний лес, сбросивший с себя траву и листву. Здесь же, гремя проносящимися в разные стороны машинами, пролегает шоссе, соединяющее два центральных пункта местного значения. Наш путь лежит в один из них. Вдоль дороги каждые пять метров стоят, ходят, прыгают, мерзнут от холода человек десять, таких же, как и мы, искателей сами не знаем чего. Все они ловят попутки, выставив большой палец наружу из зажатого кулака. Здесь — традиционное место автостопа. Пешком до деревни мало кто пойдет в такой холод. Азюлянт — тоже человек! Воровать и водку покупать только на чужом Мерседесе покатит. А коли не поймает, так и Бог с ними, с выпивкой и кражами.
Мимо проносились десятки легковушек. Иногда водитель пожалеет стоявших на холоде и остановит, подбросит до деревни. Мы тоже пристроиллись к искателям удачи.
— Прохладно! — поежился я. Стоявший на дворе декабрь напоминал о себе, хоть было и гораздо теплее, чем в России, а снега, вообще, не было.
Другие тоже ежились, но продолжали ждать. Уже несколько человек уехали, а группа толпившихся в стороне пакистанцев не выдержала и ушла, сдав позиции. Остались мы, еще два негра и турки. Я, Юра и Леня усердно махали руками и кулаками пред и вслед уходящим машинам, но результата это не приносило, те не реагировали. Наконец, очередной Опель, точнее его хозяин, начал сбавлять скорость. Юра бросился, что-то возбужденно показывая ему, но тот деликатно объехал нас, словно не замечая, и притормозил у двух негров.
— Вот сволочи! — злобно выругался Юра требовательным голосом, всем телом показывая, что его гордость только что ущемлена поганой немецкой машиной и ее водителем. — Они всегда неграм останавливают! Немцы, вообще, негров любят! — он сплюнул, давая понять, что он думает о немцах и о неграх тоже. — Как можно любить негров? Они черные и тупые, как бараны! Вытаращат глаза и смотрят. Ух! Неневижу негров!
— А мне на негров по фигу, — Леня зевнул.
— Ну и дурак.
— Ты, Юра, неправ, — я стал успокаивать его. Негры — они хорошие. И, вообще, я люблю негров, когда они в Африке, а я здесь.
— А! Нельзя любить негров и немцев тоже! Немцы неграм даже паспорта быстрее дают.
— А тебе чего, ты что паспорт уже хочешь? (Вчера он уверял всех, что ему паспорт ни на кой не нужен.)
— Да я тут подумал. Мне кажется, что нужно здесь оставаться!
Рядом с нами резко тормознул двухдверный Гольф. Мы бросились к нему раньше турок и победно улыбаясь, залезли вовнутрь.
Среднего возраста водитель скривил взгляд и спросил почему-то весело:
— Югославишь?
— Ноу! Руссишь! — честно признались мы, не задумываясь о возможных последствиях.
— Аха! Руссланд! Откуда? — это мы уже догадались.
— Москва. Товарищи из Латвии.
— Да! Твой друг — настоящий латыш, — заявил он, указывая на Юру. — Я латышей тоже люблю, и русские тоже хорошие, — английский, на котором он пытался все это воспроизводить, был столь же плох, сколь и мой немецкий, потому воспринимался достаточно хорошо. — Сколько времени вы в Германии?