Азюль

Пройдя лагерные ворота, бодрым шагом тренированного в ходьбе человека он повернул на маленькую тропинку. Место, куда лежал путь, ему было уже хорошо известно. Он направлялся туда не впервые. Вокруг стоял зимний лес. Нынешняя погода скорее походила на среднюю русскую осень. Но ни она, ни лес Борю явно не волновали. Взгляд устремлен прямо перед собой, мысли медленно возвращают его в прошлое. Он думает о том, как приехал сюда, как увиделся со своими знакомыми. Те сами лишь пару месяцев в Германии и ему помочь не могли, а стеснять людей он не хотел. Поиски работы с ночевками в спальнике ничего не принесли. Поняв, что деваться некуда, терять нечего, он укрепил сердце и пришел сдаваться на азюль. По счастью услышал разговор русских о лагере и с радостью ухватился за шанс продержаться до весны. А там… Там и видно будет.

Попав в Минбрюх, Борис почуствоал себя в раю. Теплая комната с мягкой постелью, ежедневная еда, которой можно насытиться и даже по его мнению переесть, — все это было пределом совершенства, о коем даже мечтать было страшно всего месяц назад. Обеденной порции вполне хватало на целый день и консервы с сырками можно сохранить на потом, на черный день нового голода.

Хоть и собирался в начале Боря в азюле только перезимовать, однако сейчас его мысли неожиданно потекли иначе. Больше и больше убеждал он себя, что можно привезти жену с дочкой, попытаться пожить здесь и подольше. Никогда и не мечтал он о заграничном паспорте, а теперь… Размышляя обо всем этом он не мог принять решение. Никогда не представлял себе скромный пахарь даже себе непонятной науки, что будет он жить в загранице. Появившаяся преспектива и тянула и пугала.

Весь в тяжелых раздумьях, стремился он сейчас в аэропорт, шумевший всего в десятке километров от лагеря. К яркому, гомонливому, столь не похожему на лагерное болото месту манит много причин. Побывав там от безделия пару раз, Боря пристрастился к шуму толпы, блеску огней, а главное — аэропорт оказался нескончаемым источником курева. Целые залежи бычков всех сигаретных марок, какие только бывают на свете, ждали его там. Тратиться на табак позволить себе нельзя, но и не курить не получается: переживания за все, за что только можно переживать, каждую минуту сжимают нервы. Еще из дома, из Полтавы был предусмотрительно доставлен специальный мундштук, в который можно вставлять окурок, не боясь заразиться. И сейчас, пока никакого паспорта нет вблизи, вооруженный инструментом и еще бесценным опытом собирания, спешит Боря в аэропорт, как на работу.

За дверью пищала губная гармошка. Человек из Турции, вымучивающий из нее звуки, делал это по моим наблюдениям двадцать три часа в сутки, прерываясь лишь на время принятия пищи. В любом случае, засыпаем и просыпаемся мы под мелодии турецкого фольклера.

Из двери напротив слышно, как ругается русская семья. Она умоляет мужа, чтобы он не ходил наружу и не оставлял ее одну. Этот концерт тоже длится сутками, правда с редкими перерывами.

Забежали какие-то афганцы, вечно желающие чего-то. Я на них добро посмотрел, они ушли. В сущности, они не плохие, но уж очень достаючие. Раньше пуще нынешнего вынимали душу, своими приходами. Потом я их отучил. В определенный ситуациях умею сделать приветливое лицо таким, что у гостя во второй раз всякое желание отпадет к посещениям, и он два раза подумает, прежде чем зайти.

Я лежал и хотел паспорта. Очень сложно объяснить, что это значит конкретно. Это не так чтобы навязчивая идея, во всяком случае не для больницы. Просто лежишь себе и хочешь. Я даже не мечтаю, как некоторые, типа «вот будет у меня паспорт, тогда я…» Нет. Однако его хочется. Лежишь и хочешь…

Время близилось к вечеру и мои нудные размышления прервал стук в дверь, возвестивший о начале новых событий. Пришел Филипп.

— Говорят, у вас, ребятки, обновки, — бодро и заранее одобряюще спросил он.

— Имеются, — я согласно кивнул.

— У меня, понимаете проблема. Арабы наши еду сварганить задумали и печку с кастрюлей заняли. А я супчику хотел, у меня лучок, консерва.

Никаких видимых причин отвергнуть легкий ужин мы не нашли.

— Ну неси. У нас картошка есть.

Сговорившись сделать вечерю в обстановке тайны, мы не афишировали свои намерения нашим коллегам из тридцать третьего. Через полчаса суп варился, разнося приятный запах. Мы забавляли себя легким трепом о том о сем.

Красная от помидора жижа лениво побулькивала. Еще минут пять и нужно уже разливать по тарелкам. Мы напряженно пытались приблизить этот момент, гипнотизируя суп, как дверь задрожала от ударов, потом открылась. Вошли наши еще не очень старые, но уже успевшие порядком поднадоесть знакомые Юра с Леней.

— Ну, что у нас сегодня на ужин, — из Юриных уст прозвучал обычный нахальный вопрос.

— Святой дух у тебя сегодня на ужин, — уже с неподдельной злобой сказал я и в отчаянии стукнул кулаком по столу. — Скажи мне, вы что, еду чуете?

— А как же? — Леня довольной и глупой физиономией уставился на меня. Пришлось налить и им.

— Где Борис? — поинтересовался я.

— Борода пошел в аэропорт. Там сегодня бычки выбрасывают.