Азов. За други своя

— Так, хлопцы, берите тех казаков, что табун охраняют у крепости, и сообща гоните его через дальние ворота в город. И хабар весь, что с ними, туда же. Потом разбираться будем. Там загоны полупустые, в них и разместите. Азовцы вас встретят. Они знают, что делать. Понятно?

— Чего ж неясного?

— Добре, загоним.

— Действуйте. — Фроська подождал, пока казаки скроются за углом и, словно что-то вспомнив, вскинулся: — Эх, меня же у стены ждут, пушки выставлять.

Занятому на разрыв старшине предстояло переделать до вечера массу дел.

Глава 2

Ну, насчет "заждались" старшина слукавил. Валуй понял это, как только переступил порог штабного куреня.

За длинным столом боком и спиной к входу восседали знатные атаманы: вытянутый, тонкой кости Тимофей Лебяжья Шея — Яковлев, кряжистый с оспинами на щеках, что виднелись поверх седой бороды, Осип Петров, полевые атаманы: невысокий, с точёными чертами лица и складками в уголках губ, говорящими об упрямости, Михаил Татаринов и богатырь с умным взглядом светлых глаз, чуть ли не упиравшийся головой в белёный потолок Наум Васильев. На почётном месте в торце пустого стола устроился столетний старик Черкашенин, лицо в морщинах, словно в крупную полоску, а тыльные стороны тёмных ладоней усеяны узлами вен. Перед столом, заложив руки за спину, расхаживал Иван Косой, у него глаз затянут кожей, давно, ещё с молодости. От турок подарок. У окошка притулился Алексей Старой, задумчиво потиравший шрам на скуле. В том месте среди волос подстриженной воинской бородки выделялась смуглая блямба: волосы на рубце не росли. Стоял в сторонке, скрестив руки на груди, Тимофей Разин — отец Ивана да Степки Разиных, благообразный казак, внешне больше похожий на священника, чем на свирепого воина, каким и был. Похожие, как братья, оба приземистые, богатые бородами станичный атаман Абакум Софронов и войсковой подьячий Федор Порошин внимательно слушали, восседая на лавке у стены. Худые с вытянутыми суровыми лицами братья Тимоха и Корнилий Зимовеевы загораживали спинами вход в штаб. Навалившись грудью на спинку высокого стула, оставшегося ещё с турецких времён, о чём-то говорил Иван Каторжный — словно весь собранный из шрамов и рубцов, живого места не найдёшь: следы сотен схваток. Никто не обратил на вошедшего казака внимания. Остановившись у дверей, Валуй скинул шапку.

— Наши сообщают, в Анапе они почти всю гавань заняли. Всего будто бы кораблей то ли пятьсот, то ли шестьсот. Точнее и не сосчитать. Среди них три самых больших — галеонов[1], а пушек на них вроде по сто тридцать. А ещё есть галеры — их почти что под сто штук, фрегатов — чуть меньше. Да ещё всяких шаек да чембенов[2] — сотни две. А сколько на них турки воинов посадили — вообще нельзя сосчитать. Но наши вроде слышали — янычары хвастались, триста тысяч их.

Иван Косой присвистнул, Яковлев потянулся ладонью к затылку, а Тимофей Разин, медленно стянув шапку, перекрестился двумя перстами:

— И где же они столько народу супротив нас набрали?

Сдвинув лавку, поднялся огромный и мощный, как таранное орудие, Наум Васильев:

— Со всего свету ворогов назвали, — загудел глухо, словно где-то далеко табун лошадей летел над землёй. — Свои, перво-наперво, конечно, янычары, сипахи, капычеи — пушкари ихние, разного другого люда — море. Черных мужиков из разных ромеев, болгар и гораков набрали. Этих — вроде они и сами не знают точно сколько. Им всякие работы делать. А ишо ивропейцы там всякие. Все мечтают казачьей кровушки пролить. И немцы там, и гишпанцы, и волохи, и прочие латынцы.

— Неужто все народы в Европах под турком уже? — Корнилий Зимовеев заполнил короткую паузу.

— Не все, ясно. — Наум перевёл взгляд на Корнилия. — Но талеров у них немерено, вот и закупили всех скопом. А те за деньги и мать продадут, а уж пищалью подпоясаться — да ишшо супротив нас, казаков — диких людей, как оне думкают, милое дело!

Глухо прокашлялся Черкашенин:

— Сдается мне, не только супротив нас собрались вороги такую силушку. Всяко-разно они же знают, казаков тут несколько тыщ всего. Только про нас этакую армаду бы не сбирали.

— А для чего тогда столько народу? — не понял Осип Петров.

— Боятся, наверное, дюже казаков, вот со страху и набрали кого могут и не могут. — Тимоха Зимовеев со смешком оглянулся на казаков. Его не поддержали.

— Ерунду балакаешь, Тимоха. Нас они, конечно, уважают, но такую рать только на казаков все одно бы не выставили.

— А тогда для чего их столько?

Черкашенин упер руку в коленку, твердым взглядом окинул помещение:

— На Русь они собрались!

— На Русь?

— Не может быть! — толкнул брата в плечо Корнилий, призывая подключиться. Но тот, хлопая глазами, молчал ошарашенно.

— А ведь верно. — Наум обвёл всех изумленным взглядом. — Как я сам не дотумкался?

— Не отобьется царь Михайло Романов-то. Не будет у нас защитника и кормильца. — Алексей Старой ещё больше ссутулился.

— Много они нас кормили-то? — выкрикнул Каторжный. — Как нужны зачем — так: казатушки-братушки, а как не нужны — сукины сыны.

К нему обернулся Татаринов, насупился: