Азовский гамбит

– Отчего так случилось, не скажу, потому как сам покуда не уяснил, а грех на душу брать не желаю. Сам-то я тем часом в Серпухове обретался, службу тебе справляя. Но разумею, не обошлось тут без сговора. Как пить дать, обуяла купчишек жадность. А с другой стороны, обеднел народишко, особенно голытьба, вот и решились на разбой! Но что хуже всего, власти московские при начале возмущений никак себя не показали, а ведь тогда еще можно было дело миром решить. Припугнуть торгашей или государевы амбары отворить, чтобы цены сбить. Но куда там, разве им есть до того дело? Затворились за высокими стенами, а опричь боярских дворов хоть трава не расти!

– С этим ясно. Что дальше?

– Другая причина – множество иноземцев, понаехавших в Москву. Места им в Немецкой слободе разместиться не хватило, вот подьячие в приказе от невеликого ума и надумали расселять их по избам горожан. Те, понятное дело, друг с дружкой не то что договориться, но и уразуметь не смогли. Сами, поди, ведаете, ваше величество, обычаи да привычки у всех разные, оттого всяческие нелепицы и обиды взаимные. От них же и до драки с поножовщиной недалече. Посему мыслю так: надо всех приезжих как можно быстрее по разным местам расселить. Пусть строятся, землю пашут, ремеслами занимаются, а плоды трудов своих на рынках продают. А у продавцов не про веру, а про цену спрашивают.

– Разумно говоришь. Продолжай!

– Ну и напоследок, государь, не велите казнить, коли по скудоумию что не так скажу. Была и третья причина.

– Говори, – разрешил я.

– Смерть государыни тоже народ взбаламутила, – решительно начал дьяк. – На немцев клевещут, мол, они ее со свету сжили, за вероотступничество. Понятно, что глупость сие, но слухи такие в народе ходят. Простите, государь, если неладно сказал, а только утаивать правду не в моем обычае! Сам не раз про то слышал и в опросных листах читал…

– Это все?

– Нет. Но про то мне и думать соромно, не то что августейшей особе в глаза сказать.

– Господи! – не выдержал я. – Где же ты таких велеречивых оборотов понабрался? Сказано тебе, говори прямо!

– Помилуйте, ваше величество!

– Пока вроде не за что казнить, так что и миловать не к спеху. Говори, собачий сын, хватит из меня жилы тянуть!

– Толковали иные, что вы, государь, постов не соблюдаете, телятину едите и к блуду склонность имеете. Царицу сами со свету сжили, чтобы девок распутных в Кремль водить! – разом выпалил дьяк и зажмурился.

– Твою ж мать! – только и смог ответить я на это. – И многие такое плетут?

– Слава богу, нет. Тем же, кто осмелился, я уж хотел было приказать языки подрезать да поостерегся от самовольства. А ну как ваше величество пожелает следствие провести? Потому прошу высочайшего разъяснения: что дальше делать?

– Ни хрена не делать, – отмахнулся я.

– Как же это?!

– Да вот так! Если начнем людей калечить за разговоры, сразу все узнают и подумают, что это правда. А тут поболтают языком немного да через время самим надоест!

– Как будет угодно вашему величеству! – с готовностью согласился дьяк, хотя по глазам было видно, что он мою снисходительность не одобряет.

Едва первый солнечный луч коснулся тесаной кровли Теремного дворца, как на нее взлетел петух, ухитрившийся ускользнуть с поварни во время вчерашней неразберихи, и громко, как будто желая что-то кому-то доказать, закукарекал.

– Какого черта? – пробурчал лежащий на кровати мужчина и, перевернувшись на другой бок, попытался уснуть, но тут несносная птица заголосила снова.

Приподняв голову, он осмотрелся в горнице, как будто видел ее впервые, потом остановил взгляд на сладко посапывающей пышнотелой блондинке. Осторожно выбравшись из-под одеяла, чтобы не потревожить сон любвеобильной фемины, русский царь накинул на обнаженное тело шелковый халат, подаренный в числе прочего персидским шахом, и собрался было выйти вон, но не тут-то было.

Как выяснилось, женщина, приложившая все усилия, чтобы утомившийся за долгий день государь умаялся еще больше, вовсе не спала. Приподнявшись на кровати так, чтобы была видна ее грудь, она похлопала ангельскими глазками на кукольном личике и жалобно спросила:

– Вы уже уходите, мой кайзер?

– Увы, моя дорогая Анхелика, – усмехнулся тот, – но дела государства не могут ждать!

– Ах, как это печально, – сложила она губки бантиком, явно напрашиваясь на поцелуй, но государь ограничился тем, что помахал рукой, и вышел вон.

На лице любвеобильной фемины на мгновение появилось выражение досады, и она не смогла удержаться от колкого замечания:

– Значит, это все? Ой, а разговоров-то было!

Хотя если поразмыслить хорошенько, все было совсем неплохо. Странник, за которым она столь упорно охотилась, оказался вовсе не так неприступен. К тому же нельзя сказать, чтобы он был плохим любовником. Вовсе нет, мекленбуржец был страстен, внимателен к ее желаниям и упорен в достижении цели, однако… где хотя бы маленький подарок для женщины, отдавшей ему без остатка всю себя? Золотое колье с драгоценными каменьями, а лучше сразу поместье? Нет, право же, все мужчины одинаковы!