Азовское море и река Рожайка (рассказы о детях)

Пилили они недолго, но Славке почему-то надоело пилить еще быстрей. Мама это поняла, сказала: «Хватит, неси пилу в дом, повесь на стену», а сама нагрузилась в «обхват» чурбачками… а тут и вечер подоспел.

— Можно я сам печку разожгу?

— Она капризная у нас. Лучше я. Ты потом подбрасывать полешки будешь.

— А где бетон-то? — спросил сын, не выдержав.

— Да здесь он, здесь, — мать бережно уложила весь «обхват» чурбачков на пол у печки, разожгла огонь, спросила: «Есть хочешь?» подмела жесткой метелкой пол, вышла.

Славка сел на табурет у печки, открыл дверцу, бросил внутрь пару тонких чурбачков, дверцу не закрыли, наблюдая, как веселые оранжевые струйки охватывают с обеих сторон полешки, как скукоживаются, поддаваясь напору огня, лепестки березовой коры, и с каждой минутой все тяжелей становились веки его и уставшее от звонко поющей пилы тело.

Лишь стынущий где-то бетон мешал ему уснуть. Где он находится, как и чем его подогревать, чтобы он совсем не остыл? Про бетон Славка кое-что знал: это почти как раствор только с камушками внутри. Из него фундаменты делают. Но вот почему он стынет?.. Славка точно не знал, а спрашивать у мамы не стал. Зачем? Он сегодня сам его будет подогревать. А что такого? Дров напилил и бетон нагреет. Уж как-нибудь.

Жар от печки прижался к лицу, к груди, но прикрывать дверцу не хотелось. Он отодвинул табурет подальше от огня, и так долго сидел, ожидая мать.

…Потом он увидел окно. Почти такое, как и у них в комнате, только с черным носом трубы. Зачем им в комнате труба, он сразу не понял. Запах телогреек и свежих гвоздей окончательно разбудил его. Он поднял голову и даже не успел обидеться на мать, как она вошла в домик, заговорила, торопясь:

— Сам проснулся? Вот молодец. Собирайся, пора домой. Да ты не расстраивайся, пироги я сегодня испеку. Сейчас придем, я тесто поставлю…

Славка встал, посмотрел на свою кровать: оказывается тут, у стены, две длинные лавки стояли. Мать набросила на них самые чистые телогрейки, свернула одну вместо подушки, накрыла ее своим платком.

— Ты так крепко спал, — радовалась она чему-то, а он молчал, завязывая двойным бантиком шнурки на ботинках. — Там дождик собирается. Надо спешить. — Мать торопила сына.

Шел он домой хмурый. Смотрел в грязное мокрое небо.

— Чуть-чуть не успели, — сказала мать уже на поселке. — Пошел дождь. Вчерашний ветер нагнал его. Хорошо хоть мелкий.

Небо было серое, в мелкое невидимое отсюда сито, через которое просеивались на землю росинки осеннего дождя, чем-то похожие на мамину муку. По субботам она брала в руки сито, хлопала по нему мягкими ладонями. На стол неспешно, как дождь осеннего дождя, сыпались белые, мелкие струи, укладывались в аккуратный холмик будущих славкиных пирогов.

Он точно знал, что сегодня мать обязательно испечет их, но все-таки было грустно: он так и не узнал, почему стынет бетон и как его разогревают, чтобы он совсем не остыл.

Да-авно это было, хотя и не так уж давно.

Почему не взлетел самолет

Славка любил самолеты с детского сада. Он уже во второй класс ходил, а летать на самых сверхзвуковых скоростях, во всех стратосферах ему не расхотелось. Даже наоборот.

Летал он в любое время года, в любую погоду, днем и ночью. И даже на не испытанных машинах.

Он проводил бабушку, закрыл дверь на щеколду (мама на работе была), посмотрел в «низкий глазок», дождался, когда захлопнется лифтовая дверь, пошел на аэродром, забрался в самолет, сел перед пультом (перед газовой плитой), взял штурвал (крышку от кастрюли, в которой лежали бабушкины пирожки, ватрушки, плюшки), положил штурвал на колени, задумался, прогоняя в уме программу полета. Левая рука его лежала на штурвале, правая — парила между кастрюлей и задумчивым ртом.

Заправщики наполнили баки горючим, освободилась взлетно-посадочная полоса, Славка взял штурвал, самолет быстро пошел в разгон, оттолкнулся от земли и по самой крутой кривой рванулся в высь.

— У-у! — надрывно ревел мотор истребителя, забираясь в небесные дали и выделывая там фантастические фигуры. — Я и в испытатели пойду, если надо будет, — он закончил очередную фигуру наивысшего пилотажа, а самолет уже не выдерживал, дребезжали крылья, как крышки маминых кастрюль под сыновыми парами, барахлил мотор.

Но машину нужно было проверить во всех режимах.

Ему наверняка пришлось бы катапультироваться где-нибудь подальше от города, если бы в самую критическую минуту не прозвенел звонок. Он побежал в коридор — в «низком глазке» улыбались Вовка с Борькой.

— Пошли на стройку, — предложили они, — там песок привезли.

— Песок и на детской площадке есть, — Славке было не до этого.

— Полетаем! — Вовка показал на свои кроссовки, осыпанные свежим клейким песком. — Мы уже, видишь?

Славка не понял, как они летают на песке, но оставил свои дела и быстро оделся.