Азовское море и река Рожайка (рассказы о детях)

Стройка была рядом. Одноэтажная, длинная, накрепко вросшая каменными ногами в рыжую землю. Вокруг стояли старые кирпичные здания, легкие панцири лоджий весело мигали мальчишкам солнечными зайчиками. Огромная, на вид мягкая куча песка, не тронутая лопатами, ковшами и даже солнцем, лежала у третьего подъезда.

— Никогда так не летал! — сознался Вовка. — Американские горки в сто раз хуже.

— Как летал? — спросил Славка.

— Оттуда — сюда! — Борька показал глазами на потолок первого этажа, насквозь дырявого.

Славка увидел в песке глубокие следы кроссовок.

— Прыгали что ли? — не поверил он, потому что расстояние от дома до песка было большое!

— Не веришь? Сейчас покажем.

Друзья взбежали по ступеням, мелко хрустящим от строительной трухи, на второй этаж, Славка остался внизу.

— Смотри сам! — крикнул Вовка, но сделал вид, что у него развязались шнурки, опустился.

У Борьки были шнурки крепкие. Он разбежался, оттолкнулся и с руками, полусогнутыми, разбросанными по сторонам, полетел. Небо было свободно с этой стороны от желтых и белых коробок домов, и первые, самые красивые мгновения полета казалось, что Борька летит в настоящем небе, в вышине. Но небо быстро кончилось.

— Оп-па-ля! — Борька приземлился, отошел, отряхиваясь, крикнул Вовке, — давай! — а Славке оказал. — Дух захватывает, понял?!

У Вовки куртка была ярко-голубая, глаза — голубые, джинсы — тоже, красиво он летел, приземлился, отряхнулся, сказал:

— Теперь твоя очередь.

— А я… никогда прыгать не буду, — буркнул Славка.

— Поджилки затряслись?

— Просто я прыгать не люблю, — Славка был человеком смелым, дрался хорошо, это знали все.

— А мы не прыгаем, мы летаем!

— Дядя Валера мой прыгнул один раз, потом десять раз на операционном столе лежал.

— Там же песка не было, сам говорил, — в голосе Борьки почудилось недоверие. — И весна была. Он же поскользнулся, с крыши упал.

— Борька, я еще раз! — друзья побежали по лестнице. Славка — за ними.

Про своего дядю он вспомнил вовремя, потому что отсюда, с пола второго этажа, смотреть на песок было страшно: до него же не допрыгнешь!

Борька, однако, допрыгнул.

— У него правая нога на четыре сантиметра короче стала, а он в летчики хотел пойти. А в пятом классе свалился с…

— А ну твоя! — Вовка разбежался, и опять красиво он летел.

— Думаете, я боюсь? — крикнул Славка, но внизу его словно бы не услышали: мальчишки о чем-то тихо говорили, улыбались.

И это было страшнее всего, потому что Вовка мог сказать: «Пошли на пруд», и они с Борькой оставили бы Славку одного на стройке. Отступать ему было некуда.

— Эй вы, отойдите! — крикнул он и медленно попятился назад.

Друзья тут же его зауважали, стали по очереди советовать:

— Сильней разгоняйся. Первый раз только страшно! Ноги сгибай!

— Сам знаю, — Славка побежал.

Бежал он шесть шагов, удачно оттолкнулся, почувствовал легкий удар где-то внутри, в том месте, где мама зимой ставила ему горчичники, не успел сообразить, что летит, что ему — нет, не хорошо, но страшно! Как ноги полусогнутые (сами согнулись, он и не вспомнил о них), жестко воткнулись в мягкий с виду песок.

— Здорово, скажи! — порадовались за него друзья. — Дальше нас приземлился.

— Подумаешь, — Славка нехотя стряхнул липкий песок, все еще чувствуя в груди неспокойные удары страха, и добавил. — Пойду домой, надо… чуть не вырвалось у него «полетать».

— Мне тоже надо, — сказал и Борька, но не уточнил, почему.

Славка пришел домой, снял кроссовки, в мягких тапках отправился на аэродром, сел в кабину истребителя, положил штурвал на колени и долго-долго просидел, не двигаясь, на пианинном низком стульчике.

Его боевой самолет так и не взлетел почему-то.

Родео в подмосковном овраге

За рекой сочно зеленело гороховое поле. Созревало. Созрело. Собрались мальчишки по утру, проверили резинки на тренировочных — крепкие, много гороха выдержат, побежали на речку.

Перешли ее в брод, нырнули в зеленое, росой осыпанное поле — гороху там! Наелись от пуза, стали набивать горох за пазухи. Вдруг!

— Атас! Спасайся, кто может! — крикнул Васька, и очумело заколотили кеды по земле.

Да разве спасешься от объездчика — у него конь ракетой летит.

Бегут мальчишки к оврагу, выбрасывают горох, шмыгают носами: так не повезло! А тут:

— А-а! — раздался Женькин крик. — Корова!

Там в овраге, у ручья, бродила мордой вниз корова: пятнистая, толстая, может быть, даже рекордистка. А рядом теленок, тоже пятнистый, от мамы ни на шаг.

— А-а! — мчится Женька по склону оврага, свернуть не может — скорость набрал не сворачиваемую, почти космическую, а корова и теленок стоят перед ним китайской стеной — широкой, высокой.

— И-и! — взвизгнул Женька и прыгнул.

Прыгал он здорово. В «отмерного» у всех выигрывал. А тут корова. С теленком. Как китайская стена. Но разве человеку, даже мальчишке, перепрыгнуть китайскую стену? Перелетел Женька через теленка, а на корову сил не хватило — точь-в-точь посредине широкой спины приземлился — прикоровился. Спина у нее нежесткая, не ушибся он, испугался только от неожиданности и замер.