Б.Б. и др.

Одна идея сидела в мозгу хозяина дома, один образ стоял перед глазами: он, полный уже годами, но сильный еще, точь-в-точь проданный в Египет патриарх, дождавшийся детей до третьего рода, спускается по лестнице со второго этажа дачи на первый, а внизу толпятся внуки и правнуки, лица подняты ему навстречу, и на каждом сияние радости. Время, однако, советское, соответственно и формы выражения восторга: что-то вроде кликов «спасибо товарищу дедушке за наше счастливое детство!» — и он с трибуны мавзолея помахивает рукой наподобие того,

главного родоначальника. Пусть не в фуражке, а в ермолке, зато и род, им произведенный и оставляемый, дотянет, переправившись через коммунизм, или как там еще будет зваться этот вавилон, до прихода мессии.

И тогда скажет ему Адонаи-Господь: «Молодец, ты хороший еврей. Хотя ты женился на русской и женился на партии большевиков, хотя одна твоя жена — Агарь, а другая — Далила, можешь взойти на лоно Авраамово. Благодарю».

* * *

Дальше — семнадцатилетие Б.Б., еще, так сказать, по старому стилю, в январе. День рождения, на котором не присутствуют ни папа, ни мама и нет ни одного ровесника, а только приятели сестры Ники вроде вашего покорного слуги да Мироши Павлова, сестрой уже почти уволенного по причине другого избранника, тут же сидящего, да Наймана, да Ильи Авербаха, да Рейна Евгения с молодыми женами, да Бродского Иосифа, о котором особый разговор, ибо он за этим столом и вообще в этой квартире — на особом месте. Домработница и бывшая няня Б.Б. Феня вносит и выносит блюда то веджвудского, то кузнецовского фарфора, сияют люстры, горит камин, в хрустале пенится искрометная влага и прячется скромная водка. Флюиды низменного хулиганства, низкопробного нигилизма люмпенов, нацеленных на великое попрание материальных и поругание интеллектуально-духовных ценностей здравомыслящего человечества, пронизывают воздух. Пятна соуса и вина вспыхивают на белоснежной скатерти, все громче хохот, следующий за звоном разбиваемого бокала, упавшей на пол тарелки. Безнаказанность возбуждает. Феня появляется с огромной супницей, из которой идет пар, — взрыв бессмысленного восторга! Это кокили,

крабы, запеченные в больших морских раковинах, спесиалитэ-дэ-ля-мэзон. Эй, Б.Б., ну-ка, какого-нибудь этакого вина! Небось у отца где-то за-ныкано! И Никин жених, змеясь мефистофельской улыбкой, утвердительно: «Небось заныкано». И Ника, налегая на его плечо: «Давай, давай, бэбэ, сам знаешь где». Б.Б. входит с вином — испанская малага 1935 года. Не из погребов ли товарища Франко?! Да-да, товарищ Франко и товарищ Муссолини, славных вин они попили в 1935 году! И Лорка. Лорка, правда, своего недопил, жаль. Паунд зато допил и за себя, и за него. Минус годы вынужденной абстиненции. А без строгости нельзя, вот Салазар… Да-да, Салазар, не забудьте товарища Салазара. И не забудьте товарища малагу, разлейте его по товарищам бокалам. Б.Б., а что еще там есть у товарища папы? Ну, есть арманьяк 1930-тоже-какого-то года. Так немедленно привести сюда товарища арманьяка — мы его приговорим за сотрудничество с камрадом Петеном! А теперь чаю, чаю в обе бутылки, и обратно в папашин сундук.