Б/У или любовь сумасшедших

Ночью ей снилась старинная усадьба, белая, с изумруднозеленым газоном и огромными деревьями. Полукруглый портик с колоннами. Она идет по газону к портику, и вдруг со всех сторон к ней бегут женщины в чепцах и белых халатах. Среди них негритянки. Она поворачивается, чтобы убежать, и видит, как створки огромных, кованых, узорных ворот смыкаются.

В этот день она решила сделать рывок: проскочить без остановки Арканзас и сделать в штате Теннесси последний привал перед мистическим пунктом назначения по имени Дюрам. Она уже понимала, что больше всего ей хочется позвонить мистеру Мюллеру и спасение — только в гонке.

Она подъехала к прелестному четырехэтажному зданию «своего отеля» в сумерки. Дом выглядел как заколдованный замок. В рассеянном свете он четко выделялся красной охрой на фоне темно-синего неба. Окна темного стекла не пропускали изнутри света, и гостиница казалась вымершей. Но внутри было светло и оживленно. Несколько десятков стариков и старух в зелено-белой униформе какого-то общества расселись по холлу, оживленно болтая. Они явно собрались куда-то на ночь глядя.

Обычная десятиминутная процедура оформления: Вы заказывали? Нет. Двухместный, одноместный? Одноместный. Для курящих или для не? Для не. На завтрак кофе, чай? Кофе. Все. Ключи в руку.

— Ваш багаж?

— Все в порядке.

Тоска смертельная. Что наделала? Безумная, безумная, безумная… Разве ты не догадывалась о Наташе? Разве не было какой-то тени в той истории с Ростиславом? Стоп. Никаких рефлексий и никаких звонков мистеру Мюллеру. Не будет твоих звонков — обойдется. Что обойдется? Что может обойтись? Разрушенная жизнь?

Она захотела есть, захотела видеть людей. По пустынному коридору прошла к лифту. Заметила глазки телекамер, наблюдающих за коридором, за лифтом. Еще один experience^[35], как здесь говорят. В этой стране хорошо родиться богатой и прожить всю жизнь. Вот как эти зелено-белые старички. Со вкусом уплетают крепкими вставными зубами диетические яства.

Шведский стол по роскоши не уступал тому памятному в Сан-Франциско. «Можно позвонить Мюриэл и Дону на худой конец. Нельзя. Та жизнь тоже окончилась, завтра наступает новая, а между нами промежуток Запад — Восток, длиной в несколько тысяч миль».

Вдруг, как в детстве на чопорных концертах консерватории, захотелось встать и крикнуть что-то дерзкое: «Вы чье, старичье?!» — и посмотреть, что будет. А ничего. Эта страна привыкла ко всему. Страна очень добрых людей, страна программ. Программ помощи бездомным, борьбы с наркотиками, со СПИДом, за права женщин, что еще… Нет борьбы за ударный труд, за выполнение, за чистоту на рабочем месте, за мир, за свободу Африки… И как-то обходятся. Страна, где не любят, когда что-то просишь, и очень любят делать добровольно, где богатые скромны, а бедные раскованны и веселы, где на дорожных щитах, призывающих обращаться за помощью тем, кому плохо, написано: «Если ты не нужен самому себе — ты не нужен никому», что еще…

Официант деликатно положил на угол стола счет. Она положила на тарелку карточку; он унесет тарелку и вернется с карточкой и копией счета.

Официант долго не возвращался. Ирина откинулась в кресле, спрятав руки под стол, чтоб не показывать дрожи.

«Скорей бы кончилось это мучение. Найти работу и тихо жить. Забиться в щель. Неведомый Тренч поможет. Ведь Джерри обещал, что он поможет. И дернул же тебя черт идти ужинать, когда вышла на финишную прямую».

Официант не возвращался. Чуть притушили свет. Откуда-то сверху, как дождь, полилась тихая музыка. Старички вздумали танцевать. Мужчина в белом смокинге пробирался между зелеными пиджаками к выходу. Выпуклый серебряный затылок, обнаженная до пояса загорелая спина дамы. Вот в проходе белый смокинг остановился, пропуская официанта, вынул сигарету, официант поднес зажигалку на секунду, ловко, на ходу, мужчина чуть склонил голову, прикуривая. Чуть расплющенная переносица, густые брови — это был Леня.

— Извините, мэм, что-то с компьютером. Простудился немного, я думаю. Еще кофе?

Только подъезжая к славному городу Дюраму — столице табака и медицины (о чем сообщили рекламные щиты), Ирина сообразила, что почти не помнит своего семидневного пути. Бесконечный хайвэй, одинаковые Макдоналдсы и Имбиссы, где-то горы, где-то кукурузные поля, какое-то то ли озеро, то ли водохранилище, и все это перечеркнуто серой шестирядной лентой асфальта и ее мыслями.

Она позвонила мистеру Тренчу из белого одноэтажного «Хилтона». Набор все тот же: открытый бассейн, джакузи, клуб здоровья, сауна, лавка подарков, что еще… да, вот — кабельное телевидение. Будет чем заняться вечером. Но мистер Тренч, будто только и забот у него было, что ждать ее звонка, поднял трубку, оборвав первый гудок. Говорил, отчетливо выговаривая каждое слово, видимо, Джерри предупредил, что все-таки настоящий американский на слух у нее не перфектен.

Мистер Тренч твердо и жизнерадостно сообщил, что немедленно за ней приедет, чтобы отвезти к себе, в четыре у него лекция в университете.

— Спасибо. Я ориентируюсь и приеду сама. Расскажите дорогу. Пожалуйста.