Баба Яга прибудет из Парижа (СИ)

— Мне уже много лет было. Он немного моложе меня. У нас в стране меня назвали бы старородящей мамой. Оскорбительное обозначение мамы в возрасте.

— Никогда этого не понимала. Меня тоже это выражение коробило.

— Там в таком возрасте многие мадемуазели замуж впервые собираются. Поэтому я отважилась и родила своему новому мужу двоих.

— Он богат?

— Богат. По нашим меркам очень богат.

— Есть деньги Натану опять помочь?

— Есть. Боюсь, ему моя помощь скоро не нужна будет.

— А чем вас шантажировала Софья?

— Откуда знаешь про шантаж? Предположила?

— У нее привычка была всех шантажировать. Даже из своего окружения. Стиль жизни у нее такой.

— Она нас с Марком вычислила пять лет назад. Сначала стала угрожать, что Натан узнает о встречах с его сыном.

— Она думала, что вы любовники?

— Так она и подумала сначала, но потом поняла, в чем дело. И стала мне угрожать, что расскажет моему мужу про то, что у меня есть сын, от которого я отказалась.

— Она поняла, что вас этим не проймешь. И что придумала еще?

— Ты права. Когда я ее послала, она стала меня шантажировать связью Марка с малолеткой. Сказала, что это позор и муж меня бросит, а дети от меня отвернутся. Я ее и тут послала.

— Зная ее, я понимаю, что и тут она от вас не отцепилась. Что она еще откопала? Что-то более серьезное?

— Она придумала, что тогда я навела грабителей на дом своего хозяина. И что я его опаивала, чтобы получить наследство. И завещание заставила написать старика, чтобы его имуществом завладеть. Я опять послала ее и пообещала посадить за клевету. Она временно отстала. Только если бы ее не убили, она бы все равно пыталась меня шантажировать. Такая натура…

— Для нее ваши деньги в ваших руках, как личное оскорбление: они должны быть ее деньгами.

— В общем, мы с Марком собирались уехать, но нас Натан здесь держит. За него волнуемся. Выкарабкается ли?

Я сидела и не перебивала ее. Пусть рассказывает все, что сочтет нужным. Она старалась, а меня мучил только один вопрос. Зачем она мне все рассказывает. Я не полиция. Они могли вообще со мной не общаться. А они такие кружева плетут. Зачем? Для чего? Наконец-то она выдохлась. Или домашние заготовки кончились? Вот хоть убейте меня, но я слушаю и понимаю, что мне пьесу читают. Спектакль. Таким дикторским голосом. Актерствуют. Так и хочется сказать, как Станиславский: «Не верю!»

— У меня вопрос к вам, Марк. Софья вам как-то угрожала, что разорит вас и с голым задом по миру пустит. Это она о чем?

— Это старая история.

— Ну и что? Расскажите. Орала-то она об этом недавно.

— Она как-то занимала мне и отцу деньги.

— Отцу? Натану Львовичу?

— Да.

— А зачем вам нужны были деньги?

— Для дела. Отец хотел выкупить драгоценности и потом перепродать.

— Сделка не состоялась?

— Состоялась.

— Почему ей деньги не вернули?

— У отца с деньгами плохо тогда было, и Софья предложила ими пользоваться. Мол, мы одна семья.

— Вы уже тогда были женаты?

— Да. Мы только поженились.

— А потом почему не отдали ей деньги?

— У отца их не было. Не с чего было отдавать.

— У мамы были деньги. Почему у нее не взяли?

— У мамы мамины. Сколько мы могли к ней в карман залазить?

— То есть вы по сей день с ней не рассчитались?

— Не рассчитались. Теперь и смысла нет. Она померла, и я ее наследник.

— А ее родители? Они тоже наследуют.

— Они собираются отказаться от наследства.

— Это они сами сказали?

— Я им звонил. Они сказали, что им от нее ничего не надо. Даже от мертвой. Так что они в наследство вступать не будут и пришлют отказ.

— Может, они еще передумают. Полгода еще ждать…

Время бежало незаметно. Вот уже и темнеть на улице стало. Марк все рассказывал про свою жизнь. А у меня все фиксировалось на диктофон. Да. Вот такая я продуманная. На диктофон пишу этих сказочников. Я сразу подготовила диктофоны. Один пишет два часа. Он в кармане моей олимпийки. А второй пишет три часа. Он в кармане у Никиты. У него и четкость записи лучше. Так что на запись рассказов места хватит. Сначала записывала я. Потом знак подала мужу, и он включил свой диктофон.

Судя по взглядам матери и сына, нам уже пора уходить. Мы с Никитой поняли намек и засобирались домой. Марк вышел нас провожать. Его мать осталась в комнате. В дороге Никита пытался меня разговорить. Я шла и думала. Странное двоякое чувство у меня возникло после разговора с этими людьми. С одной стороны, я им верила, но с другой — столько шероховатостей в их рассказах, столько противоречий. Надо подумать. Так с кондачка не решишь, кто здесь врет…

Пришли домой. Там сразу ко мне пристали с расспросами домашние.

— Иришка, ну как они там? Держатся?

— Держатся, мама.

— Марк ее простил?

— Простил. Они неплохо спелись.

— Ты им не веришь. Я правильно понял?

— Ты все правильно понял, Никита. Я им действительно не верю.

— Почему?

— Слишком много вранья в таком маленьком рассказе.

— И что будешь делать?

— Перепроверять информацию. На слово им верить — себя не уважать.

— Значит, опять будешь скрипеть мозгами?

— Зачем же скрипеть? Если меня покормят, то смазанные шестеренки нормально станут крутиться.