Бабье лето

Но Джо С. Кратохвил в конце концов всегда приходит.

—How are you? — говорит он басом.

Потом они долгое время не разговаривают; мистер Купферберг продает вечерний выпуск «Дейли ньюс» и «Нью-Йорк пост», а Джо С. Кратохвил провожает каждого покупателя многозначительным взглядом, как будто полиции о нем решительно все известно.

— Как поживает мистер Кратохвил? — спрашивает затем мистер Купферберг.

— Как полисмен, — отвечает на это мистер Кратохвил. — Как полисмен в мундире, дружище. Если бы я, братец, был plainclothman, у меня обязательно был бы собственный счет в каком-нибудь небольшом банке. Скажем, как у вас, дружище...

Таких намеков мистер Купферберг не любит.

— Это у меня-то счет? — говорит он, повысив голос. — Да, у меня есть счет... У меня есть счет у Моргана, мистер Кратохвил.

Было ясно, что полисмен Кратохвил видит в бизнесе мистера Купферберга неограниченные возможности, в то время как мистер Купферберг тайно завидует тому, что у мистера Кратохвила есть постоянный, хотя и скромный доход. У одного явное почтение к бизнесу, у другого тайное — к государственной службе. Оба хотят того, что им не дано. Только глядя друг на друга, они чувствуют себя в стране неограниченных возможностей.

Любимая тема полисмена Кратохвила — коррупция.

— Я знаю человека, — говорит он, — имени его я вам не назову, который получает взяток на пятьдесят долларов в день. Это когда день неудачный. Sure[27].

Потом он смотрит в упор на мистера Купферберга и спрашивает:

— Вас это не волнует?

— Меня? — удивляется мистер Купферберг. — Почему меня? Это вас должно волновать, мистер Кратохвил, потому что вы тоже брали бы.

— Брал бы, — сокрушенно признается полисмен Кратохвил. — я этого не отрицаю. Но все загребают plainclothmen

. Каждый уважает мундир. Решились бы вы, например, подкупить меня?

— Не решился бы, — лукаво отвечает мистер Купферберг.

— Везде коррупция, — разочарованно констатирует полисмен Джо С. Кратохвил.

И мистер Купферберг сочувственно поддакивает.

— Все загребают plainclothmen, — упорно повторяет Кратохвил.

— Да, да, — уже безучастно отвечает мистер Купферберг.

Перед тем как уйти, очнувшись окончательно от грез, полисмен Джо С. Кратохвил задает своему приятелю каверзный вопрос:

— Сбережения растут, мистер Купферберг?

— Да ведь у меня их нет, — сухо отвечает тот, радуясь, что полиция уже уходит.

Одну вещь еще нужно добавить: у мистера Купферберга действительно нет никакого счета. А Кратохвил, действительно ли он такая лиса? Он, кажется, родом из Сушице. Кто знает семью с такой фамилией, сообщите, пожалуйста, размер ее вклада в деревенскую кассу взаимопомощи.

Правда, если рассматривать это дело исторически, семья скорее всего еще должна в эту кассу. Почему бы иначе огромный Джо С. Кратохвил, полисмен в мундире, появлялся на нью-йоркских улицах?

Женитьба, или как вам нравится Мэрлин?

Выяснилось, что парикмахер Джованни Маруццо женится на горничной Бетти. Когда они познакомились и как развивалась их любовная история, осталось тайной, только у Маруццо слегка округлилось лицо, он казался помолодевшим и немного смущенным.

— Так вы все-таки собираетесь жениться? — не без ехидства спросил я.

Он держался теперь более чопорно и намыливал меня молча. Я спросил о его бывшей невесте.

— Мы не подходим друг другу, — нехотя пробурчал он, — характерами не подходим, понимаете?

А потом усмехнулся той неприятной напускной усмешкой, с помощью которой человек словно оправдывается перед самим собой.

— Ведь я еще совсем не жил, — пожаловался он, — а мне скоро шестьдесят. Скоро шестьдесят, сэр...

Синие, красные и белые линии спиралью убегали куда-то в бесконечность, откуда, казалось, не было возврата. Но притом это были все те же синие, красные и белые полосы — и они вовсе не убегали в бесконечность, а просто вились вокруг столбика.

Когда наше молчание стало казаться слишком долгим для традиций этого заведения, парикмахер Джованни неожиданно проявил свой страстный итальянский темперамент и воскликнул:

— Я послал ей письмо, сэр! Я не могу всю жизнь заботиться о калеке! Я тоже хочу быть счастливым.

И, слегка успокоившись, прибавил:

— Мне нужна диэта... И грелка для ног, сэр!

Его заведение было разукрашено. Здесь были картинки, вырезанные из бульварных журналов, обольстительные танцовщицы из кабаре. Золото и коричневая краска казались неподвижными в сравнении с романтикой синих и белых полос.

— А как вам нравится Мэрлин? — неожиданно спросил он интимным голосом. — Вот красота, правда?

Он имел в виду актрису Мэрлин Монро, модное тело Америки. Обмахивая меня своей метелочкой, он снова проговорил:

— Не могу же я всю жизнь заботиться о калеке, сэр...

По дороге на Кони-Айленд[28]