Bad Debts

Одна из стайки кормящихся на помойке птичек заметила хищника и подала сигнал тревоги, привлекая к себе внимание «сельского французского кота». Она могла просто улететь прочь, не предостерегая остальных. Но при этом она рисковала оказаться предоставленной самой себе, а не быть частью относительно анонимной стайки.

— Если наблюдательная птица не должна расстраивать рядов, то что же ей следует делать? — подумал Самелин, полностью увлеченный событиями на помойке. — Быть может, она должна просто продолжать вести себя так, будто ничего не случилось, и полагаться на защиту, которую дает ей членство в стае? Но это тоже сопряжено с серьезным риском. Она остается при этом на виду и весьма уязвима. Гораздо безопаснее было бы оказаться на дереве.

И в самом деле, наилучшей стратегией было бы взлететь на дерево, но при условии, что все остальные непременно поступят так же. Раз воробьи предпочитают держаться стайками, то это, очевидно, дает им какое-то важное преимущество, иначе они бы этого не делали. Каким бы ни было это преимущество, воробей, покидающий стаю раньше других, лишается, по крайней мере, частично, этого преимущества.

Жизнь сама рождает множество причин, позволяющих считать, что расстройство рядов равносильно самоубийству. Даже если другие воробьи последуют за умником, первым покинувшим стайку, этим самым он временно расширит свою зону опасности. Таким образом, он не останется в одиночестве и не лишится преимуществ, которые предоставляет членство в стае, и даже получит выгоду, перелетев в более безопасное место.

— Первые зарегистрированные шартрезы появились благодаря сёстрам Леджер, начавшим разведение с местной колонии Шартрезов, на северо-западе Франции. Там эти кошки были известны под названием «Больничные Коты», поскольку они жили вокруг больницы, принадлежавшей церкви в городе Palais, — бабушка трещала не останавливаясь, по памяти пересказывая страницы справочника. — У вас хорошая память, — сделал ей комплимент Самелин.

— Что вы, просто я наизусть знаю родословную моего Филиппа. Его предком был Michou Femine — лучший шартрез Франции в 1967 году. После того, как Элен Гамон импортировала первых шартрезов в США, мой Филипп является прямым потомком первых американских шартрезов. Мне его привезла дочка из Сиэтла на день рождения в 1999 году, — соседка с наигранной суровостью повернулась на шум, доносившийся с помойки.

Потомок первых американских шартрезов бросился преследовать неосторожно приблизившегося к нему воробья. Стая дружно, по команде бдительного сородича, оказавшегося ближе всех к бросившемуся в атаку коту, взлетела на ближайшее дерево. Воробьи громко чирикали, обсуждая смелость своего товарища, с безопасной высоты наблюдая за незадачливым котом.

На первый взгляд, случившееся могло показаться несовместимым с уверенностью Самелина в том, что воробей, подающий сигнал тревоги, подвергал себя опасности. Но на самом деле здесь не было несовместимости.

Воробей подверг бы себя большей опасности, не подавая сигнала. Некоторые его сородичи наверняка погибали либо потому, что подавали сигналы тревоги слишком поздно, либо погибали, потому что не подавали сигналов. И это всего лишь два из многих других объяснений, которые смог найти для себя Самелин. У всего этого, сейчас происходящего, все-таки был рациональный аспект.

Получалось, что предостерегающий сигнал, спасший стаю от кота, служил чисто эгоистичным целям попавшего в беду по собственной глупости воробья.

Пережитые за последние годы потрясения, заставили Самелина на время оставить в стороне сухие доводы рассудка, и сосредоточиться на сердечных интуициях.

— Никогда не расстраивай рядов, — думал Самелин, оценивая неудачную попытку «больничного кота» поймать простого воробья с городской помойки, — при условии, что все остальные непременно поступят так же!

Прощаясь с соседкой, ласково журившей своего кота, он уже знал, что ему делать.

— Надо думать о других, ребята! А иначе другие подумают о вас. Вот теперь и ждите ответа. А он будет. Обязательно будет! Позволять себе все, за что готов отвечать, и от других требовать такой же ответственности, — эта памятливая ненависть придавала бытию Валерия Петровича Самелина так необходимую ему сейчас устойчивость.

Именно такое веление судьбоносных потоков помогло ему безошибочно выбрать дальнейшие направление и стиль его жизни.

Наши внешние выборы совершаются из страха или по привычке. Мы воспринимаем окружающее только тогда, когда оно укладывается в какую-нибудь, известную нам ранее, историю. Истории могут меняться, устаревать, умирать, возрождаться. Они могут сосуществовать, соперничать, враждовать, высмеивать друг друга. Невозможно только одно — жить без «истории» вовсе, ибо из нее и состоит наша действительность: реальность — это история, которую мы сами себе рассказываем.