Багдад до востребования

Здесь полковник ощутил, что свою географическую отчизну никогда не любил хотя бы потому, что вынуждала его этнические корни прятать. Кроме того, преобладающий в советском социуме психотип, выделяющийся дивной расхлябанностью и извечным поиском виновных, ему был всегда чужд, а с недавних смутных пор – стал невыносим. Наводнившая же Москву литература из Израиля, нельзя не признать, искусная на самый требовательный взгляд агитка, Баруха Фроимовича (в оригинале) с исторической родиной и вовсе породнила.

Между тем полковник понимал, что переезд из неблагополучной в экономически состоятельную страну, по причине его немолодого возраста (сорок восемь), статуса, подобающего высоким чаяниям, не сулит. Ведь, кроме шпионского «диплома», ему, увы, предложить нечего. Совсем скоро обнажилась безрадостная, но хоть каких-то гарантий перспектива: распродать доступные госсекреты в обмен на трудоустройство в системе израильской безопасности, эмигрируй он в Израиль.

Стороны ударили по рукам, едва занимаемая Сухаренко должность и искренность его намерений обрели на Шауль Амелех подтверждение. Так на трансконтинентальную лыжню шпионажа встал очередной, не поддающийся учету перебежчик. Но тут полковника настигает хмурое прозрение: в набирающих обороты сношениях уважительных, роднящих по общности крови чувств нет и в помине. В основе основ – незатейливое, хоть и укрываемое фиговым листком высокопарщины вымогательство. Он, конечно, не знал, что с началом Большой иммиграции в Израиль из СССР израильскую госбезопасность, прочие правительственные учреждения засыпали десятки подобных обращений. Как говорится, закормили…

При всем том Борис Ефремович тоже был евреем, с присущим его этносу обостренным инстинктом самосохранения. Быстро разобравшись, куда дует ветер, резко снизил профиль сотрудничества. В ответ «Моссад» предпринял сильный, едва прогнозировавшийся инициативником ход: вручил полковнику на подпись соглашение о выделении ему компанией общественного жилья «Амидар» трехкомнатной квартиры. Не зная иврита, он, разумеется, не мог прочитать, что малогабаритная «дыра» – как в прямом, так и в переносном («дыра» – квартира на иврите) – в занюханном городке Сдероте, на последнем этаже полупустующего дома без лифта, в восьмидесяти километрах от Шауль Амелех…

Поглядывая на календарь, Сухаренко решал непростую задачу. Врученная ему утром у входа в метро депеша, с одной стороны, сторонних действий, чреватых обнажением двойной игры, не предполагала, ибо ответ обозначил себя, едва он радиограмму прочитал. Но с другой – переносила, хоть и косвенно, в эпицентр внутрисоюзного кризиса, в самый его гадюшник, от которого не только держись подальше, крайне опасно хоть что-либо из оного регистра знать. Тем более, проговориться.

Не один советский функционер высшего звена догадывался: в стране зреет заговор. Его щупальца тянутся из коридоров силовых ведомств.

Борис Ефремович уже склонялся к мысли отписаться «Сведений – никаких», когда всплыли мелькнувшие днями кадры израильской кинохроники – выстроившаяся за противогазами очередь. В самом хвосте – пожилая супружеская пара, с виду – репатрианты из совка, явно не в своей тарелке. Полковника вдруг посетило, что чета напоминает ему бабушку и дедушку по материнской линии, ныне покойных, у которых в детстве почти ежедневно гостил. Пахнуло чем-то теплым, близким, сколько раз за нелегкую, двойных стандартов жизнь обогревавшим. Сухаренко резко зачесал растопыренной пятерней волосы и за пять минут состряпал ответ:

«Вскоре после разгрома штаб-квартиры «Штази» Первое Главное управление КГБ и ГРУ в июне 1990 года перебазировали особо ценные досье и частично – архивы агентуры на территорию одного из советских военных городков в Ираке, не уведомив об этом советское руководство. Должно быть, опасались акций, аналогичных массовым беспорядкам в Восточном Берлине. По ряду косвенных свидетельств можно судить, что месяц назад, во время эвакуации советских специалистов из Ирака, архив изъяла служба безопасности «Мухабарат». Скорее всего, с одобрения Саддама Хусейна. Предпринимаются скрытые от правительства СССР попытки архивные материалы вызволить. Событие – не более чем, чем очередной индикатор зреющего в СССР антиправительственного заговора. Фройка».

Вечером того же дня Биренбойм, инициатор запроса, адресованного по телефону (через Париж) в московскую резидентуру из мюнхенского аэропорта, жадно вчитывался в ответ Сухаренко, нервно улыбаясь.

***

5 января 1991 года 17:00 г. Кунцево

Талызин украдкой посматривал на заморского гастролера, подбирая момент начать трудный, еще вчера назревший разговор. Открыл было рот для вступления, когда в калитку их пристанища, подмосковной дачи, постучали.

Гастролер выглянул в окно и, рассмотрев через штакетник знакомого, вышел из дому. Перебросился с визитером парой фраз, взял у того котомку, вернулся. Выложил на стол провизию, сложенный вчетверо лист бумаги, раскрыл, стал читать.