Байки деда Игната

БАЙКА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,

про то, как Игнат первый раз в город ездил, что он там видел, и как ему это не понравилось

В старину люди на нашей Кубани жили оседло. Казак только на службе вместе со своим полком мог предпринять какое ни то путешествие, и то в основном по Кавказу и к турецкой границе. Это потом, с преобразованием Черноморского войска в Кубанское, наши деды и прадеды побывали на Балканах, в Манчжурии и еще Бог весть где. Исключением была война с Наполеоном, когда наши прапрадеды прошли-проехали все европейские державы до самого Парижа. В более или менее отдаленные края ходили чумацкие обозы, в основном по югу России. Потому батько Касьян и считался таким бывалым и «цикавым», так как набрался всякого-такого в довольно дальних краях. Да и поближе к нам по времени казаченьки до службы и после нее сидели по своим куреням, пахали землю, убирали жито-пшеницу, занимались своим хозяйством, и поездка в соседнюю станицу, а уж в «город», как тогда повсеместно называли Катеринодар, была событием. Женщины так вообще дальше своего станичного угла никаких путей-дорог не знали. Свой двор, свой надел в степи, когда ни то — выход на базар, а по праздникам — в Божью церковь — вот и вся география с топографией наших прабабушек. И их бабушек и прабабушек тоже… Бабе дорога — от печи до порога…

Вот почему деду моему Игнату так запомнился первый его выезд в «город». Это же было, по его тогдашним понятиям, почти кругосветное путешествие того же Магеллана, или же скажем, поход генерала Пржевальского в родные края его, значит, знаменитого коня-лошади.

Как-то по осени засобирался батько Касьян в «город» — отвезти на ссыпку зерно и на выручку от той продажи купить кое-какие припасы, нужные для дома, для хозяйства. Сыну Игнату велел приготовить чоботы и шаровары, что само собой было уже событием, ибо, по обычаю тех времен, ребята до зрелой юности бегали в длинных рубахах без штанов, и босиком даже в зимнее время. Правда, если приходилось что-то делать по хозяйству в мороз, то сверху накидывали кужушок, а ноги совали в какие ни то опорки…

— В город приехали затемно, — вспоминал дед Игнат. — Ночевать остановились у родича — дядьки Охрима, двоюродного брата старшего Касьяна, который после службы женился на городской, поступил в казачью управу, и имел после этого постоянное проживание в Катеринодаре. Двор у него был самый что ни есть станичный — большой, с садом, множеством сараев и сараюшек, хата — со всем по-хуторскому приземистая, крыта камышом… Но вот внутри ее Игната поразили две вещи — большая «линейная» керосиновая лампа, подвешенная под потолок и ровно освещавшая всю комнату (в обычных хатах по вечерам чадил «каганец» на столе, и свет от него высвечивал только этот стол, а по углам стоял полумрак), и еще — деревянные полы вместо привычной «доливки» — глинобитного основания, периодически подмазываемого пахучим кизячим раствором. Лампа казачонку понравилась, а полы он мысленно, про себя, не одобрил: ходить по ним было непривычно твердо, со стуком, и он, боясь этого стука, ходил на носках… Пока батько с дядьком Охримом и Спиридоном вспоминали родичей и знакомых, охали и вздыхали, хозяйка накрыла стол. За вечерей взрослые, как полагается, выпили по чарочке доброй «терновки», привезенной братьями-станичниками, а потом и по другой — за встречу, за здоровье, еще за что-то. В общем, все чин по чину…

Детей у дядьки Охрима была мала куча. Старших дед Игнат не помнил, кто-то из них был на службе, кто-то еще где, а вот со своим ровесником Левком сразу сошелся — ведь он был не только погодком, но еще и братом, пускай троюродным. Утром, когда старшие уехали куда-то закупать железные пруты и полосы, хомуты и еще что-то, Левко поводил Игната по двору, показал ему ребячьи закоулки, угостил очень сладкими сливами. Их дружба сохранилась на многие годы, и потом, лет через тридцать, в годы Гражданской смуты-заварухи, он, правивший чем-то в канцелярии казачьей управы, взял к себе писарчуком сына Игната — Грицька, определив тем самым его судьбу на многие годы, если не сказать — на всю жизнь…

Запомнился Игнату городской рынок. Торговля проводилась с возов или с земли: расстилалась какая ни то ряднина или кошма, и на ней в беспорядке рассыпались предлагаемые покупателю вещи. Где-то ближе к выходу на рынок разместились гончары. Свой товар они выставляли на земле живописными кругами — в центре массивные макитры и сулеи, ведерные корчаги, потом шли глечики — кувшины поменьше, баклаги, кухлики, подойники. Ближе к краю клумбы мелкого гончарного искусства — каганцы, блюдечки, чашки, горшочки и «горшенятки», миски и мисочки, махотки, кружки, пляшечки и стопки, солонки и перечницы, и масса всего другого, потребного человеку в нехитром его домохозяйстве. И вся эта гончарная радость была чистенькой, незакопченой, излучала свет и тепло…