Байки деда Игната

— Шож, — вздыхал дед, — у каждого свой грех, только у одного он с маково зернятко, а у другого — с головку того мака, а у третьего — с вавилоньску башню! Та не про то наша байка… Хоть трохи и про то… И вот однажды по ближним станицам прокатилась очередная волна конокрадства. Оно всегда проходило волной. Тихо-тихо, и вдруг — слышишь: в том углу украли лошадей, через неделю — в соседнем… Жди третьего случая! Так вот, когда такая волна стала приближаться к нашему юрту, отец Димитрий, посоветовавшись с благочинным, помолясь, справил воротный запор, ночами по несколько раз выходил на свое подворье, бдил… А когда воры-конокрады нахрапно увели строевого коня со двора станичного писаря, то спать ложился на конюшне, тем более, что лето в тот год было на редкость теплым, если не сказать — жарким. А тут как раз случилось, что у него гостевал племянник, матушкиной сестры родной сын — молодой хорунжий Полтавского полка. И тот лихой офицерик, уезжая, подарил дядьке своему, то есть отцу Димитрию, револьвер. Так, на всякий случай, чтобы он, дядько, чувствовал себя увереннее в смутную конокрадную пору. Оно, конечно, священнику револьвер, может, и противопоказан, но будучи под хмельком, отец Димитрий, посомневавшись, взял оружие.

Конюшня была просторной. Постелет он у ее широких ворот прямо на земле пуховые перины, накинет на них рядна, положит рядом матушку Аграфену и посапывает себе до утра. Кони отдыхают в своих стойлах, позвякивая цепными чембурами, из открытых дверей идет прохлада, а для верности у отца Димитрия под подушкой — заряженный и всегда готовый к бою тот самый племянников револьвер.

И вот однажды в теплую лунную ночь отец Димитрий посреди сна вдруг почувствовал какую-то душевную неуютность. А спал он, как оказалось, на спине. Подумалось сквозь дрему, что это от непривычки телесного положения. А может, лунный свет оказал на святого отца свое небесное притяжение, но только стало ему как-то сумно и тревожно. Приоткрыл он глаза и видит: прямо перед ним с вилами наизготовку стоит кладбищенский сторож Пантелей Шкандыба. Стоит и водит теми вилами у самой шеи священника.

 Отец Димитрий его сразу узнал. Еще бы: именно он, станичный поп, годов так десять тому назад посоветовал атаману и «обчеству» взять на кладбище того Пантюху, только что вернувшегося по ранению со службы и тут же похоронившего старуху-мать. Был Пантелей в роду своих Шкандыб последним и по старинному обычаю носил в левом ухе большую медную серьгу. По команде «равняйсь» все в строю поворачивали головы направо, и та серьга сверкала во всей красе перед командирскими очами. Начальник старался такого бойца по возможности не посылать на опасное дело, чтобы этот казачий род не пресекся в случае гибели его последнего представителя. Пантюха все же попал в какую-то передрягу и вернулся со службы с укороченной ногой и безобразным шрамом через всю щеку — от носа до уха. Не зря, видно, говорят, что Бог шельму метит…

Родных у него после смерти матери не осталось, и отец Димитрий пожалел безродного, попросил взять его на кладбище для присмотра за порядком. Надо сказать, что в работе своей Пантюха был ревностным и рачительным, содержал кладбищенское хозяйство в должном порядке и, несмотря на свою мрачноватость и необщительность, частенько заходил к отцу Димитрию — помочь по домашним делам, гвоздик где какой забить, а особенно если случалась нужда — кабанчика к Рождеству заколоть, или, допустим, к святой Пасхе какому гусаку-индюку отрубить голову. Отцу Димитрию по сану его такие дела вершить не полагалось, матушка же крови боялась пуще смерти. Вот Пантюха и выручал…

Свет от луны падал прямо в открытые двери конюшни, ярко освещая Пантелея с вилами, лик его озверелый и медную серьгу в левом ухе. Скосив полуоткрытые очи, отец Димитрий увидел, что кто-то возится у стойла, отвязывая коней. Что было тут делать? Ведь только шевельнешься, как Пантюха всадит в тебя вилы — с такой же сноровкой, как он колол тех кабанчиков. Затаившись, отец Димитрий мысленно молил Пресвятую Богородицу и всех святых, в земле нашей просиявших, чтобы, не приведи Господь, не проснулась его матушка и не дала повод тому аспиду Пантюхе совершить свой смертоубойный грех…

Наконец, пантюхин напарник отвязал лошадей и повел их на выход. Подойдя к лежащим хозяевам, он осторожно перешагнул их, и за длинные чембура потянул за собой коней. Те также осторожно перешагнули через спящих (умная худоба!) и весело зацокали по выложенному красным кирпичом поповскому двору. Пантюха убрал вилы от горла отца Димитрия, обошел священника и, прислонив свое грозное оружие к стенке, заспешил за товарищем. Отец Димитрий, дрожа от пережитого ужаса и обуявшего его гнева, выхватил из-под подушки револьвер.