Как раз в старших классах, прямо на уроке, когда ничего не должно было предвещать что-либо из ряда вон выходящее, и произошел этот случай. Он и заставил меня задуматься, а кем же на самом деле является моя дочь. Правда тут мои домыслы пошли слишком логичной тропой, а если признаться честно, я заблудился в четырех стенах своего разумения, в рамках своей профессии, о чем вы все скоро поймете.
Так вот, один из учеников стянул с нее парик, случайно разумеется. Просто зацепился портфелем за копну ее волос, когда спешил на свое место и, соответственно, крепко дернул его на ходу, не замечая что делает. Но когда заметил висящее на портфеле подобие человеческого скальпа, аж подпрыгнул от ужаса и швырнул его на пол.
Такой хохот еще никогда не сотрясали стены школы, и казалось конца ему и края не видать. Перед всем классом, в двадцать пять человек, Венера предстала полностью лишенной волос на голове. Лысой, униженной, красной от стыда, задетой до глубины души. И к тому же, ей пришлось потратить невероятно много времени, чтобы отодрать искусственные волосы от злополучного портфеля и вернуть их на прежнее место, так чтобы они сидели более-менее складно.
Весь этот мучительный отрезок времени никто не вызвался ей хоть чем-то помочь, или хотя бы посочувствовать ее отчаянию. А продолжал надрывать живот от неугомонного хохота. Вошла запоздавшая учительница, но и тогда ликование прекратилось не сразу. Кроме того, радость от чужой боли, словно гром среди ясного неба вновь прорывалась у кого-либо из учеников и затем, весь класс разливался весельем, подхватив общую тему.
Мне она много позже рассказала, как болезнен был для нее этот смех, до самых глубин терзавших ее душу. Меня самого в этот момент будто разъедало болью и отчаянием, каким только можно ранить человека. Венера же испытывала эти чувства в значительно острее, чем мы с вами, – простые и жестокие смертные. Рассказала она и о том, во что потеряла веру и живой интерес, а я хорошо зная ее образ мыслей, уже не надеялся восстановить их. Медицина ее более не интересовала.
***
Этим же вечером я оказался в больнице. К моей неожиданности, Венере стало настолько плохо, что она не могла удерживать себя на ногах, а истинных причин для этого, я в то время еще не знал. Никогда за свой век я не видел ее столь слабой, а тем более не замечал, чтобы она с таким равнодушием относилась к своей жизни. Найти такие перемены в ней для меня не составляло труда. Ведь прежде, мне только и приходилось наблюдать ее непреклонное отношение к любым обстоятельствам, готовность биться и добиваться своего.
Но теперь, она будто овощ она лежала на больничной койке без единого движения. Часами и даже днями ни один ее мускул не сокращался. И выглядела она при этом как никогда хрупкой ранимой девушкой, с разбитым сердечком.
Венера жаловалась на сильные головные боли и ей сделали рентген, где и была обнаружена киста головного мозга, кроме прочих, уже известных мне отклонений с ее детской болезнью. Но что странно, в больнице оказались и прочие ее одноклассники, с теми же необычными симптомами. Сначала слег мальчишка, затем еще несколько ее ровесников, и в итоге, спустя тройку дней, большая часть ее класса висело на волоске от смерти.
Где-то спустя неделю, к моему величайшему ужасу, я узнал о первом смертельном случае. За первым случаем последовал и второй, третий и четвертый. Все как под одну копирку. С ними ушла и их учительница. Наш городишка просто замер в болезненном ожидании самого наихудшего, рождая будоражащие разум домыслы из произошедшего.
Очередной ребенок, засыпал, как правило, с сильной головной болью и больше не просыпался. Тут же понаехало всяких разных и затем, был объявлен карантин. Доступ для родственников, тоже ограничили, во избежание развития проблемы, но больных больше не прибавилось.
Жуткое это было время для меня, как для священника и отца, ох и жуткое! Да и первые отпевания неудачно легли на мои плечи. Просто я не успел вовремя сориентироваться, замешкался, а с третьего случая, меня подменил мой коллега из соседнего городка. Я и без того был в грандиозном напряжении, жил будто в трясине, и с ужасом предвкушал погибель моей дочери. А причин рассуждать так было больше чем достаточно. Ведь ей, лучше не становилось, только хуже. А медики пожимали плечами и все ставили на чашу весов судьбы.
Я узнавал новости, о гибели несчастных детей, и все больше верил в гнетущую неизбежность. Я молился, я только и занимался вываливанием Бога о ее спасении, ведь в ней было все то, что я хотел дать этому миру. Ее разум, этот неизмеримый бесценный подарок всему человечеству. И для меня уже не было важным, чем он предстанет. Но однозначно верилось, что утрата будет высочайшей неудачей для всех нас, которую и оценить-то невозможно.
***
Бог смилостивился на до мной и здоровье Венеры пошло на поправку. Я же вернулся к своим церковным обязанностям и даже взял на себя ответственность стать ведущим участником группы людей, чьи дети пострадали при этих загадочных обстоятельствах.