Байт I. Ловушка для творца

На соседней горке, примерно в километре от нас, так же окруженной четкими черными коробками вражеских полков, копошились, завершая последние приготовления, такие же разумные, как и на нашем холме. Такие же смертники, как и все здесь. Численность обороняющихся «светлых», так я назвал их для себя, была на порядок меньше. И спасти нас от сокрушительного поражения, могло только настоящее чудо.

Откуда-то сзади, из-за монолита черных войск, подпираемого огромными тушами белесого цвета гусениц, там, где раскинулся огромный алый шатер, скорее всего самого главного демона, донесся трубный, низкий рев сигнального рога.

Вражеские подразделения передовой линии сделали первый, до ужаса слитный и синхронный шаг, означавший начало последнего, для большинства из нас, боя. А к нам, двигаясь неторопливо и с достоинством, пожаловал, седой, словно лунь старец, одетый в нечто, напоминающее и плащ, и балахон одновременно, иссиня снежно - белого цвета, с деревянным посохом в правой руке. В сопровождении, облаченных, в очень и очень приличные доспехи, четырех разумных разных рас. Приблизившись на двадцать шагов к БРДМу, рядом с которым мы ожидали, отправившихся к «Уралу» ребят, он молча остановился, вперив в нас вопросительный испытующий взгляд.

XVIII

Ну а сунется такой, Кто нарушит твой покой, - Мне тебя учить не надо: Сковородка под рукой! "Про Федота-стрельца - удалого молодца".

Л.Филатов.

Антон. Где-то. Когда-то. Пришел я в себя.

Судя по тускло мерцающим звездам, в забранном легкой дымкой небе, и едва появившемуся из-за края пустыни месяцу, я выпал из сознания ненадолго. Лежал, по-прежнему уткнувшись, в переднее крыло уже остывшего «пони».

Не смотря на все старания естественных ночных лампочек, у нас, внизу, у подножия горки, оставалось очень темно. В такие ночи, к примеру, на Амазонке, мне приходилось постоянно жечь костры, чтобы не провоцировать кажущейся легкостью добычи, многочисленных хищников, охочих до человечины и умело прячущихся днем, в липком и влажном сумраке джунглей.

Здесь хищников я не боялся. Последних шакалов, и тех подъели за время бесконечной гражданской войны. Спать не хотелось совершенно, похоже, потеряв сознание, я заодно и выспался. Но, многолетняя привычка взяла верх. В поиске, только так, - есть возможность спать, - спи. Иначе, можешь остаться без сна много суток, взяв, и не теряя след очередного сокровища.

Я забрался в «пони» и силой воли заставил себя забыться тревожным сном. Снились разборки у короля Олафа, во время которых я вызвал Бьерка, сбежавшего в одиночку из отряда моего брата Корка, и рассказавшего о тайне короны Юмаллы, ярлу Биргеру, на дуэль. Из оружия, как вызываемая сторона, тот выбрал скайсьюты, - костюмы для полетов со скал, и прочих возвышенностей. Прыгнув с Серро-Торре, мы должны были разлететься, а затем сойтись с электрошокерами наперевес, в честном поединке. И я уже прыгнул, но тут, появилась Вера, в откровенном, и весьма сексуальном наряде валькирии. Она, пролетая мимо, поманила меня за собой, недвусмысленно погладив и приподняв руками груди, рвущиеся наружу из- под броневых накладок доспеха, и призывно облизнула губы розовым влажным язычком. Будоражащая тревога приняла вид беспокоящего возбуждения, вытесняя из сна дуэль, и направляя течение событий в русло эротических фантазий.

Стоп! Достаточно! Мы расстались. Навсегда. Подъем!

Я выбрался из машины, поминая недобрым словом и Куршевель, и предательницу Веру, и всех женщин вместе взятых, вообще. Месяц, сверкая саркастичной улыбкой ловеласа, застыл, готовый в любой момент уйти за горизонт. Где-то тихонько звучали струны, навевая печаль. Легкая дымка, временами набегая на гнусную ухмылку ночного светила, напоминающую об измене, заставляла дрожать в ознобе мою, стелющуюся по земле тень. Вспомнилось:

Луну ломает, лаваша ломтями, лето, томится тихою тоскою танца, тень. Ситар страдает сожалением... Согретый,

дымами дольными, дотлел дрожащий день.

Осколком острым, одиночество осталось.

Не слушал, - нежности небрежностью не рань!

Гаданий руны - в пыль.

Расстались...

Неизбежность.

Тонка, остра,

как бритва,

вскрыла души - струны Ревность, -

огранки филигранной грань.

Латает лето лжи - любви лакуны. Ломает лето лабиринт ловушек лет...

Я протер глаза. Какая-то соринка, в правом нижнем углу обзора, мешала сосредоточиться. Впрочем, физических неудобств она не доставляла. Просто вносила некий дискомфорт.

Чем бы таким заняться, когда выспался, а время до рассвета есть?

Первым делом, раскочегарил примус и поставил на огонь чайник. Пока он закипает, положил в машину, оброненный при кувырке через капот, геосканер. Захлопнул заднюю дверь, выпрямился, потягиваясь, «пони» квакнул, закрываясь. Притомил меня, однако, этот нежный пульт! Дотронуться нельзя, снова в кармане сам нажался!