Балаустион

– Фебиду потребуются железные доказательства, – вздохнул Леонтиск. – Он действительно, как сказал господин Брахилл, человек недоверчивый и упрямый…

– Я сказал – упертый старый мерин, – поправил его Брахилл.

– Ха, если единственным веским доказательством для него является мой окоченевший труп, то, пожалуй, обойдемся без доказательств, – усмехнулся царевич.

– Точно, – поддержал командира Лих. – Сами найдем убийцу, вздернем его, и дело с концом. А если возьмем живым, приведем к эфору с повинной и искренним раскаянием.

– Уж больно вы уверены, молодежь, – покачал головой Эпименид. – Я слышал, что этот Горгил – жуткий тип.

– Клянусь богами, самый жуткий тип на свете – это я! – оскалился Коршун. – Я держу это в тайне, но если бы люди узнали правду, они бы содрогнулись…

Спустя какой-то год это утверждение ни у кого не вызвало бы и тени улыбки, но тогда все только сдержанно посмеялись.

– Дядя Эпименид, ты обещал выяснить, что с моим братом, – напомнил Пирр. Царевич сказал это нарочито небрежно, чтобы не дать повода заподозрить себя в недостойной мужчины чувствительности, но Леонтиск заметил глубоко спрятавшуюся в волчьих глазах Эврипонтида тревогу. – Эта неприятность как-нибудь разрешилась?

– Частично, – поскреб бородку Эпименид. – Я разговаривал с одним из помощников педонома Пакида, и он уверил меня, что ни в чем, кроме обычного воровства, мальчишек не подозревают. Ахейцы все еще держат их у себя, но уже сегодня или завтра отправят в агелу. К сожалению, этот человек не смог сказать, какое наказание им грозит. К самому Пакиду я не пошел из этических соображений, хотя очень переживаю за мальцов. Не забывай, юноша, что мой младшенький, Критий, попался вместе с твоим братом.

– Быть может, ты, господин полемарх, поговорил бы с педономом? – осторожно спросил Леонтиск.

– И не подумаю! – раздраженно тряхнул лохматой бородой предводитель Питанатского отряда. – Еще чего не хватало – чтобы я просил за соплезвонов, попавшихся на воровстве. Пусть, курвины дети, попробуют на шкуре плетей, в следующий раз осторожнее будут. Агела – эта школа воинов, а не евнухов, так что нечего поднимать бучу из-за такой малости, как наказание. Не стали их колоть на политику, пристегивать к делам взрослых – и то ладно. А все остальное стерпят, засранцы, не рассыплются.

По выражению лица Эпименида было заметно, что он не согласен. Все знали, как он обожает своих сыновей, относясь к ним с трепетом и нежностью, которые более пристали матери, чем отцу. Впрочем, характер Эпименида вообще отличался мягкостью и миролюбием, вовсе не присущими суровому племени дорийцев.

– Авоэ, пусть терпят, – нахмурившись, согласился Пирр. Он не любил уступать никому и ничему, в том числе и обстоятельствам.

– Шкуру настоящего спартанца должны украшать следы плети, – веско добавил Брахилл. – Мальцы получат их несколько раньше, только и всего. И довольно об этом! У нас еще, кур-рва медь, целая куча вопросов. Главный из них – завтрашний суд.

– А что суд? – пожал плечами Лих. – Приходим, выигрываем, и завтра-послезавтра Эврипонтиды переезжают во дворец.

– Так и будет, шустряк, – зыркнул на него полемарх. – Если только наш петушок опять не обосрет все дело своим гонором. А, юнош, чего молчишь?

– Я же пообещал в прошлый раз, дядя Брахилл, – в голосе Пирра прозвучало раздражение. – Буду спокоен, как засохшая в паутине муха.

– Но-но, ты не гоношись! На них вон глазенками зыркай, на меня не смей. Знаю я твой характер, кур-рва медь, он что надутый бычий пузырь: любая соломинка, шпилька, он и лопнул, аж брызги полетели. А за узду тебя держать в сей раз не смогу, обязан присутствовать на переговорах с ахейцами, язви их в печень!

«Как он разговаривает с будущим царем! – возмущенно подумал Леонтиск. – Или надеется не дожить до момента, когда Пирр займет место на троне?»

– Рыжий наверняка опять попытается сорвать заседание, – в первый раз за весь вечер подал голос Аркесил. На советах он обычно предпочитал скромно отмалчиваться, да и тушевался перед могущественными мужами, как полемарх Брахилл, искренне поражаясь, как смеют его друзья свободно говорить при таких значительных персонах.

– Это уж точно, – кивнул Тисамен.

– Не выйдет, – усмехнулся царевич. – В первый и последний раз позволю ему надрываться безнаказанно. Отыграюсь еще. Позже.

– Выдержишь, не сорвешься? – продолжал сомневаться Брахилл. – У вас, Эврипонтидов, не кровь, а огонь в жилах. Причем перемешанный с мочой, которая чуть что стукает в голову.

Хвала богам, царевич сдержался и в этот раз, только глаза его, поднявшиеся на полемарха, изменили цвет, сделавшись из желтых почти белыми. «Спутники» искоса переглянулись, Эпименид зябко передернул плечами, и даже толстокожий полемарх Брахилл почувствовал, что хватил лишку, и натужно закашлялся, скрывая непривычное смятение, спазмом сжавшее горло.

– Я приду поддержать, – быстро нарушил возникшую неловкую тишину Эпименид. – К счастью, мои обязанности не предусматривают участия в переговорах.

– Было бы неплохо, если бы стратег Никомах тоже пришел, – сказал Тисамен.