Балаустион

Ион передвинул масляный светильник таким образом, чтобы тень от руки не падала на пергамент. Разложив испещренные символами дощечки в хронологическом порядке, историк облизал губы, мягко окунул стилос в чернильницу и вывел на пергаменте ровную строчку:

«Календы января (12-е посидеона), первый день года 699 от основания Рима».

Вот так. Стратег Брахилл, конечно, удавил бы его за столь явное предпочтение римскому календарю, но полемарх был человеком старого склада, из тех закоренелых консерваторов, что все еще не хотели признать общепринятых вещей.

«Царь Эвдамид призвал Пирра, сына Павсания, к ответу за деяния одного из людей его, афинянина Леонтиска, сына Никистрата, с молодых лет в Лакедемоне проживавшего. Грозно вопросил Агиад: почему Эврипонтид покрывает насильника и убийцу, почему посмел воспрепятствовать силой оружия справедливому дознанию?

Пирр же, Павсания сын, отвечал на это, что никогда Эврипонтиды не давали приюта преступникам, и он продолжает чтить закон отцов. «Не будешь ли ты отрицать, что Леонтиск из Афин, которого мы подозреваем в жестоком убиении своего товарища и двух лакедемонянок, был освобожден тобой этой ночью, при вооруженного народа бунтарском стечении, из рук нашего расследователя и слуги? – рек Эвдамид. – Ведомо ли тебе о наличии свидетельств, что данный Леонтиск осквернил священный день Дионисий отвратительными насилием и жестокостью, за что по нашему желанию и указу должен был подвергнуться дознанию, дабы выяснить его причастность к совершенному преступлению и святотатству?»

Эврипонтид понял, что говорится сие для того лишь, чтобы несправедливо наказать Леонтиска, одного из верных друзей его, и сокрыть мастера смерти Горгила. Ведь именно оный наемный убийца, а никакой не царский дознаватель пытал и собирался лишить жизни афинянина Леонтиска предыдущей ночью…»

На соседнем ложе зашевелился товарищ Иона по комнате Феникс. Поднял голову и, щурясь на свет, проговорил:

– Скоро ты закончишь скрипеть своим затырканным стилосом и потушишь лампу, затопчи тебя свинья? Мне надо выспаться перед стражей, пойми ты это, папирусомаратель!

Ион мягко посмотрел на друга.

– Твои невежество и косность, дружище Феникс, давно меня угнетают. Я отказался от мысли привить тебе страсть к наукам и литературе, но не требуй, чтобы и я отрекся от ученых занятий и мировой славы, которую они мне принесут. Давай я тебе лучше прочту, что у меня получилось. Касательно сегодняшних событий…

– Да пошел ты… – скривился Феникс, снова отвернулся к стене, продолжая бормотать проклятия, и закрепил это все, громко пустив ветры.

Ион осуждающе поглядел на него, вздохнул, и снова вернулся к пергаменту, которым намеревался обессмертить свое имя.