Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера

Нельзя сказать, чтобы юный Монвиль сильно сожалел о старом порядке. Воспитанный священником-вольтерьянцем в духе политического и религиозного скептицизма, он до определенной степени принимал новоявленные принципы, против которых восставала длинная череда его благородных предков из древнейшего дворянского рода, к которому, как уже говорилось, принадлежал юноша. Однако он так и не решился поступить на службу к рожденной под грохот рухнувшего здания феодализма Республике, где ему, вполне возможно, пришлось бы занять место рядом с бывшим лакеем. Живущий в нем человек старой закалки все еще пытался сопротивляться новым идеям, рожденным в то грозовое время.

Но хотя Жан так и не встал с оружием в руках под знамена Республики, тем не менее, когда полгода назад отец его, виконт де Монвиль, решил эмигрировать, юноша отказался уехать вместе с ним и вступить в армию Конде[2]. Обратить свою шпагу против Франции казалось ему самым гнусным из преступлений.

В тот день между отцом и сыном произошла чудовищная сцена, за которой последовал полный разрыв отношений. Старший Монвиль от кончиков ногтей до корней волос был человеком старого режима. Заслышав отдаленные раскаты революционного грома, он проявил редкую для того времени прозорливость, собрал остатки своего состояния и продал окрестным арендаторам принадлежавшие ему земли. Договор предусматривал продажу с оговоркой, а именно — с правом выкупа: это означало, что виконт де Монвиль в течение определенного времени имел право выкупить свои земли за ту же стоимость, за которую продал. Таким образом он сумел выручить более ста тысяч экю, да еще золотом — огромную по тем временам сумму. Этим поступком отец совершенно обездолил сына, оставив ему лишь полуразрушенное поместье с прилегающим лесом и несколько арпанов[3] неплодородной земли. Не будучи в состоянии увезти все деньги разом, старший Монвиль спрятал остаток, прибегнув к помощи одного из арендаторов, который пользовался полным его доверием.

Наконец настал день, когда старый виконт, переодевшись разносчиком, уехал. Однако перед отъездом он все же решил поговорить с сыном.

— Прощайте, барон! Не забывайте, что вы — единственный наследник рода Монвилей, ибо у меня есть все основания опасаться, что вы свяжетесь с голытьбой и кончите свои дни санкюлотом.

— Прощайте, сударь! — отвечал Жан де Монвиль. — Господь да сохранит вас и не даст забыть о том, что вы француз.

С тех пор молодой человек жил в полном одиночестве. Его бурный характер, укрощенный ударами судьбы и смягченный врожденной тягой к добру, сначала превратился в желчный, но через некоторое время юноша вновь стал добрым и отзывчивым, радостным и порывистым, великодушным и мечтательным. Молодого барона обуревала жажда деятельности. Часто можно было видеть, как он, тщетно пытаясь унять лихорадочное возбуждение, мчался на огромном гнедом коне по бездорожью, пугая крестьян.

— Опять нашему Жану неймется, — говорили одни.

— Не иначе, заговоры плетет с Питтом[4]

и пруссаками, — предполагали доморощенные политики.

— Кто знает, вдруг барон ищет кубышку, что припрятал его папаша? — задумывались третьи.

Впрочем, ни одно из предположений не соответствовало истине: Жан Франсуа барон де Монвиль был всего-навсего влюблен.

Итак, шестнадцатого мая, проглотив скудный ужин, молодой человек приказал Жако седлать коня. Было девять часов вечера. Предусмотрительный Жако проверил и зарядил пистолеты и, сунув их в седельные сумки, заботливо сказал хозяину:

— Будьте осторожны, господин Жан. Вокруг столько разного сброда, и народец-то все, скажу я вам, дурной… Вот и сегодня после полудня так и шныряли — наверняка из банды Фэнфэна. Так что поберегите себя!

Пожав плечами, Жан Франсуа снисходительно улыбнулся, давая понять, что его не пугают ночные бродяги, дружески хлопнул слугу по плечу, вскочил в седло и уехал.

Миновав подъемный мост, резвый конь полетел стрелой и три четверти часа мчался так, словно за ним гнались все дьяволы ада. Не обращая внимания ни на раздававшийся в чаще свист, ни на мелькавшие в свете звезд таинственные тени, молодой человек скакал прямо к цели — окруженному рвом маленькому замку, укрывшемуся среди густых деревьев.

Ловко соскочив на землю, юноша привязал коня и проворно спустился в заросший густой травой ров. Заметив могучий платан, высившийся над серой крепостной стеной, он ухватился за ближайшую ветку, подтянулся на сильных руках и уже через минуту удобно сидел на толстом суку.

На соседней колокольне пробило десять. Над крепостной стеной, напротив того места, где устроился молодой человек, появился белый силуэт.

— Это вы, Валентина? — спросил Монвиль, и душа его затрепетала.

— Я, — раздался в ответ нежный голос. Легкая дрожь придавала ему неизъяснимое очарование.

— Любимая, благодарю!.. О, благодарю! Вы снова пришли, несмотря на жестокий запрет! Несмотря на грозящие вам суровые кары!..

— Вы не поверите, сколько мне пришлось хитрить и притворяться… Но ради вас я готова на все!

— Как я люблю вас!

— И я люблю вас, Жан!