Аббат Филипп был красивым высоким стариком, худым, хорошо сложенным, как и положено бывшему любителю покутить и гореть в пламени страстей. Он обладал изысканным чувством юмора и тонким умом, довольно скептическим, как и пристало человеку церкви, любил свою племянницу, графиню де Ружмон, и внучатых племянниц, к которым питал искреннее расположение.
Его приезд стал настоящим праздником для всех обитателей замка. При виде лакеев в галунах, которых аббат, как при старом режиме, бесстрашно продолжал одевать в ливреи, Мадлена так засуетилась, что на нее нельзя было смотреть без смеха. Добрая и преданная, но совершенно чуждая любого этикета, она, как испуганная курица-наседка, взлетела на крыльцо, оглашая своды коридоров дробным топотом сабо и растерянно бормоча, устремилась по лестнице.
— Ох, госпожа графиня!.. Там что-то… Вроде жандармы…
— Жандармы!.. — воскликнула графиня, заслышав конский топот. — Что еще могло случиться?
— Жандармы, а может, и еще какие чины… Да не знаю я, право, только у всех у них ружья сбоку болтаются. И все они сопровождают господина кюре[54]
.— Господина кюре? Какого кюре? Да вы с ума сошли, Мадлена!
— Нет, госпожа графиня, ни с чего я не сошла, это я точно знаю. Это дядюшка госпожи графини, тот самый, который всегда говорит мне глупости и щиплет за подбородок.
— О Господи!.. Дядюшка!.. Какая радость!.. Но ты-то, глупая курица, почему до сих пор не пригласила его войти? И называй его: господин аббат! Слышишь, господин аббат, и никак иначе!
Мадлена, которой ничего не стоило спутать лакеев с жандармами, а кюре с аббатом, помчалась исполнять поручение. Ее неотступно мучил вопрос — зачем богатые только и делают, что усложняют жизнь и себе, и людям, и какое они находят в этом удовольствие.
Поцеловав дамам руки — этой привилегией старый дворянин дорожил особенно — и произнеся длинное приветствие, от которого настоящий французский кавалер также не мог отказаться, аббат начал беседу. Графиня поделилась с ним своими страхами перед дерзкими разбойниками, с каждым днем все сильнее бесчинствовавшими в округе. Некогда спокойный край трепетал перед бандитами — даже среди бела дня люди боялись покидать свои жилища, а все ночи напролет тряслись от страха. Разве можно так жить дальше?..
— Это знамение времени, дорогая племянница! — отвечал аббат. — Что вы хотите, ведь и управляют нами те же неизвестно откуда взявшиеся мошенники, дорвавшиеся до власти!
— Мы не можем чувствовать себя в безопасности, ведь бандиты вполне могут предположить, что за стенами нашего замка спрятаны несметные богатства!
— Увы, боюсь, вы правы, дитя мое. Почему бы вам не переехать ко мне в Фарронвиль, под защиту прочных стен и рвов моего замка, который в состоянии выдержать осаду целой армии разбойников?
— Благодарю вас, дядюшка, я уже об этом думала, но…
— А раз думали, черт возьми, что же вас останавливает?
— Боюсь стеснить вас, нарушить вашу размеренную жизнь.
— О, похоже, вы считаете меня старым пнем, вросшим в землю, или старой клячей, привыкшей бегать по кругу в манеже!
— Бог мой, дорогой аббат, я ни о чем подобном даже не помышляла!
— Ваш приезд доставит мне только радость. Улыбки юных племянниц озарят мрачные стены крепости, где с наступлением темноты я томлюсь от скуки, словно сыч в клетке. У меня десять отважных слуг — все бывшие солдаты. Вечером мы поднимаем мост или же выставляем караул, как в военное время, и я не советовал бы бандитам приближаться к замку на расстояние выстрела — мои люди уложат их на месте. Вы спросите: зачем столько предосторожностей? Да Бог мой, все очень просто! Я богат. У меня есть произведения искусства, к которым я очень привязан и которые хочу оставить вам в целости и сохранности.
— Надеюсь, это случится еще не скоро, дядюшка.
— Разделяю ваши надежды. Однако, чтобы завещать вам свое имущество, мне нужно его сохранить. К тому же было бы крайне неприятно, если бы негодяи ворвались и стали хватать грязными лапами дорогие моему сердцу вещи — картины, украшения, серебряную посуду, произведения искусства, церковное облачение, словом, все, что составляет гордость моего уединенного жилища. Поэтому я счел нужным завести надежную охрану. Все знают, что я могу себя защитить, и потому мерзавцы, что грабит жителей наших славных равнин, не осмеливаются нападать на меня.
— Дорогой аббат, вы меня убедили. Если бандиты станут и дальше бесчинствовать в наших краях, мы переедем к вам.
— Ну вот, теперь я буду с нетерпением ждать очередного громкого преступления, раз уж иначе мне никак не заманить вас к себе в гости… Но давайте поговорим серьезно, а именно о моем наследстве.
— Не сейчас, дорогой дядюшка, для этого у нас еще будет время. Это слишком печально, хотя, признаю, одно ваше слово может оживить любую беседу.