Банда возвращается

— Виктория, — окликнула она. — Будьте любезны, отыщите и поторопите ко мне Смоленцева, его ждет сам… а он еще позволяет себе опаздывать! Хотя я говорила ему заранее. Это уж ни в какие ворота!

Виктория была удивлена. И начала волноваться, хотя виду не показывала. Ей очень не нравилось, что Виктор Смоленцев каким-то необъяснимым образом сумел проскользнуть мимо нее. Телевизионщик, каких множество, а скрылся с искусством опытного разведчика. Неужели почувствовал, что его «ведут»?.. Для нее — сотрудницы службы охраны — это был бы непростительный промах.

Девушка начинала нервничать:

«А вообще эти телевизионщики — настоящие проныры. И при желании могут обвести вокруг пальца кого угодно».

Хорошо зная Елену, Виктория отметила про себя, что та просто взбешена. Ну что ж…

Девушка включила рацию:

— Репека.

— Я, — раздалось из наушника.

— Срочно иди вперед — навстречу мне, — Виктория двинулась по коридору, — заглядывай по дороге во все кабинеты подряд. Под любым предлогом. Ты понял?

— Так точно, лейтенант.

— Это очень важно. Ищи Смоленцева, его срочно требует Принцесса… Вряд ли он покинул здание. Не вылез же через окно?

— Хорошо, уже иду!..

— Конец связи…

Александр Бондарович, 6.30 вечера, 23 марта 1996 гола, комната для допросов в Лефортово.

Допрос Севы Могилевчука длился второй час.

Бондарович дал ему посидеть полдня в камере — помариноваться. За это время появились результаты обыска: как и следовало ожидать — нулевые. Увы!.. Отпечатков пальцев Могилева на изъятом оружии тоже не оказалось. Хитрый он был жук. Так что даже обвинение в незаконном хранении оружия предъявить не представлялось возможным.

Майор побывал в кабинете начальника службы СБНВФБ, доложил об успешном задержании авторитета, узнал последние новости из Америки и получил необходимые указания.

Сева Могилев также с пользой провел день: прошел стандартную процедуру санобработки; у него изъяли, как и было сказано, шнурки, а кроме того — режущие и колющие предметы. Поселившись в одиночной камере, куда ему пока не дали ни постельных, ни письменных принадлежностей, он промыкался до двух часов дня в тяжких раздумьях (несмотря на показную браваду), а потом устроил небольшую «прокачку прав», в результате которой добился-таки обеда. Поскольку завтракать ему сегодня не пришлось, то паек лефортовской темницы был съеден с достаточно окрепшим аппетитом. Уголовники, как известно, отсутствием аппетита не страдают…

За весь день Вячеслав Могилевчук не смог ни переговорить с нужными людьми, ни «наехать» на зарвавшиеся коммерческие структуры, ни собрать «дань», ни «развести», ни напугать, ни «поставить на счетчик», ни отдать приказа об убийстве… Так что, с его точки зрения, день прошел зря.

По вине этого напористого майора были упущены какие-то возможности.

Допрос вывел его из состояния ожидания.

Битый час Сева Могилевчук пытался понять, что задумала ФСБ, что означало его задержание — или арест? — на этот раз. Что это — самодеятельность чересчур сметливого майора, плановая трепка нервов или что-то серьезное? А если последнее — то где он мог проколоть ся?

И что за падла навела на квартиру?

Разговор шел все вокруг да около: уточнялись отношения задержанного с рядом отечественных, совместных и западных фирм.

Могилевчук с ленцой и как бы расслабленно отвечал на некоторые вопросы, а по большей части отсылал следователя к бухгалтерам, юристам и руководителям соответствующих фирм, ссылался то на коммерческую тайну, то на незнание тонкостей той или иной операции, — и ждал, когда речь пойдет наконец о деле, когда кончится эта прелюдия, эта изматывающая проба сил, эта тягомотина. Сие могло случиться и сегодня, а могло произойти и на тридцатые сутки задержания (не на это ли намекнул в машине майор?), и опытный авторитет был к этому вполне готов. Он не стал бы тем, кем он был, если бы не мог быть выдержанным, если бы не владел в совершенстве правилами игры со следователем. Иногда эту игру Севе хотелось сравнить с партией в шахматы…

— Не понял еще, в чем прокололся? — небрежно спросил Бондарович.

Могилев изображал независимость — насколько это, конечно, было возможно в стенах тюрьмы. Сидел перед Бондаровичем на стуле, закинув ногу на ногу.

— Майор, мы время тратим. Говори про дело, или отпусти в камеру, если нечего сказать. Так я с тобой только ужин пропущу, а это против правил. Ни в чем я не прокололся, — Сева пустил дым в потолок.

— Пожалуй, ты прав, — вынужден был признать Банда, — проколов особых у тебя не было.

— Тогда выпускай на волю или скажи, чтобы дали письменные принадлежности — буду жалобу писать, — все накручивал Сева Могилев. — И дай позвонить адвокату, хотя он, наверное, уже в курсе и сам вам названивает.

Александр Бондарович тонко улыбнулся:

— И здесь ты прав. Твой Игорь Розбаш уже с обеда околачивается в управлении.

Могилевчук презрительно взглянул на Бондаровича, но внутренне насторожился, понимая, что наконец-то начался серьезный разговор.

Александр посмотрел на Севу пристально — словно пронзил взглядом: