Бангкокская татуировка

— Зато я хочу. Извини, Чанья, но мне придется это сказать. Я так больше не могу. Ты не представляешь, на какой компромисс мне приходится идти. Ты не удосужилась прочитать ни строки из Библии, которую я тебе дал.

Чтобы заставить его заткнуться, она ответила:

— Ладно, прочитаю. Тогда и поговорим.

Чанья понятия не имела, почему чтение Библии является необходимым предварительным условием для обсуждения брачных дел. В конце концов, Тернер же не проявил ни малейшего интереса к буддизму. Но она любой ценой хотела исправить его ужасное настроение. И впервые призналась себе, что спиртное оказывает на этого фаранга не вполне благоприятное воздействие.

Когда Митч ушел, Чанья сделала нал собой усилие и прочитала в переводе на тайский четыре Евангелия, затем вернулась к началу томика и, прежде чем ее внимание стало совершенно рассеянным, успела одолеть Книгу Бытия. Она решила, что никогда не слышала такого наивного детского лепета. Христианство показалось религией чудес: прозревает слепой, ни с того ни с сего начинает ходить хромой, поднимается из гроба мертвый. И вершина всего — говорящий загадками таинственный человек, который восстал из могилы и продолжал разгуливать по миру с дырками на теле после распятия. А взять Бога, который, как и следовало ожидать, мужчина и который все сотворил. Что за причуда сажать в раю древа, а затем запрещать Адаму и Еве есть плоды одного из них? На взгляд Чаньи, вся книга оказалась чем-то вроде продолжения мира фантазий Митча Тернера. «Симпсоны» казались более убедительными.

В конце концов Чанье надоело проглатывать снисходительность любовника, и она, прямо, не стесняясь в выражениях, выложила свой взгляд на Библию и стала ждать реакцию. На лице Митча появилось странное выражение, лоб избороздили морщины.

— В сущности, ты, наверное, права, — наконец проговорил он. — Христианство — сплошная ерунда. Но в будущем я собираюсь податься в политику. А в этой стране без церкви на государственную службу не попадешь. Ты показала, каков мой путь. Спасибо тебе за это.

Чанья нахмурилась и задала вопрос, который никогда не пришел бы ей в голову до того, как она познакомилась с Вашингтоном:

— Ты собираешься баллотироваться в президенты?

Лицо американца посерьезнело, словно было затронуто нечто очень личное, не подлежащее обсуждению. Он терпеливо улыбнулся, но ничего не ответил.

В тот раз Чанья не удивилась. Митч представлял собой сплошную головоломку, а его молниеносно реагирующий, но лишенный ясности бесплотный ум всякий раз заводил в тупик. Возможно, и политика — лишь одна из профессий, в которых он желал отличиться.

Чанья отмечает в дневнике, что с того момента их отношения начали портиться. Заметив, что спиртное оказывает на американца плохое воздействие — Митч все чаще мерзко напивался, — она перестала давать ему вино. Он же (по крайней мере Тернер сам так утверждал) впервые в жизни начал прикладываться к бутылке дома. Уставшая от постоянных конфликтов Чанья не утруждает себя записью хронологии споров. Кроме одного случая, когда Митч встал на сторону феминизма.

— Здесь все женщины как мужчины. В вашей стране живут одни мужики, только у половины — влагалища, а у другой половины — члены, но все равно вы все до одного мужского пола. Женщины ходят, как мужчины, разговаривают, как мужчины, обзывают друг друга задницами и матерятся. Иными словами, все двести восемьдесят миллионов населения хотят трахнуть что-нибудь понежнее. — Чанья одарила собеседника своей самой обворожительной улыбкой. — Неудивительно, что я зарабатываю столько денег.

Митч поморщился, выискивая аргументы, чтобы взять верх в разговоре (Чанья начала подозревать, что он решил потренироваться на ней в роли будущего политика).

Негромко и искренне он сказал:

— Женщины завоевали свою независимость. Возможно, они немного перегнули палку, но такова их точка зрения: мужчины угнетали женщин так сильно, что сделали почти рабынями.

— А теперь они рабыни вашей системы. Система их не любит, обращается кое-как, зато использует в хвост и в гриву. Целый день им приходится горбатиться на работе — трудиться, трудиться, трудиться, чтобы сделать кого-то богатым. После работы они совершенно выжаты, но тем не менее идут искать себе мужчин. И это называется, по-твоему, улучшением их положения?

— Ты же сама проститутка. Трахаешься за деньги.

— Когда ты говоришь «деньги», то вкладываешь в это слово смысл белых. А я имею в виду тайское значение.

— И что это за значение?

— Свобода. Я кувыркаюсь в постели час, от силы два, а на выручку, если захочу, могу прожить неделю. Надо мной не господствует ни мужчина, ни система. Я свободна.

— И все же торгуешь собой. Работаешь.

— Ну вот, противоречишь сам себе. Я работаю, как все остальные женщины, — ты только что это сказал.

— Продаешь свое тело. Разве так поступают истинные буддисты?