Петр Катериничев

Банкир

(хроники русского барокко)

Барокко – все странное, необычайное, не правильное, насильственное в сочинении и исполнении картины, здания, но не смешное; дикообразность.

Владимир Даль

Барокко (ит. Barocco – причудливый, вычурный, странный) – художественный стиль.

…Рушится идея гармонии мира и представление о безграничных возможностях человека; главной задачей становится – поразить, ослепить пышностью; строгое чувство меры сменяется фантастическим богатством и разнообразием декора в ущерб красоте… Криволинейные очертания, асимметрия, господствующая восходящая линия, усложненность композиции, неясное членение пространства… Кариатиды, атланты, перегруженный лепкой орнамент, ниши и портики, галереи со статуями, игра света и тени – все призвано воздействовать на эмоции зрителя… Во фресках преобладают мотивы разрушительных катастроф, мученичества, борьбы всего, что вызывает крайнее напряжение физических и духовных сил…

Портреты – парадны и театральны, со всеми аксессуарами власти.

Из краткого словаря по эстетике

Пролог

Хозяин ступал по ворсистому ковру мягко и бесшумно, будто тигр. Ноги, обутые в шевровые сапоги, двигались легко, словно этому человеку было не за семьдесят, а немногим более тридцати. За десять минут он не произнес ни слова.

Остановился у стола, привычным движением раскрошил гильзу папиросы, набил трубку, притоптал табак большим пальцем левой руки, чиркнул спичкой, пыхнул несколько раз… Это была не та, знаменитая, известная по множеству фотопортретов, чуть изогнутая трубка; эта была короткая и прямая. Хозяин затянулся, выпустил невесомый ароматный дым и неспешно двинулся снова мерить комнату шагами.

Застывший у стены неестественно высокий и худой человек в черном костюме, в пуловере-самовязе и рубашке, застегнутой наглухо, выглядел в этой комнате жалко и неуместно. Круглые очки в металлической оправе сидели на крупном носу как влитые; если бы ему добавить модную в годы революции бородку-клинышек – ни дать ни взять эсдек первого призыва, да и только.

Хозяин остановился, внезапно повернул голову, глянул на застывшего человека желтыми тигриными глазами спокойно и тяжело:

– Скажите, товарищ Хейфиц, что движет людьми в нашей стране?

Долговязый, судорожно сглотнув застывший в горле комок, произнес:

– Непобедимое учение Маркса-Ленина-Сталина, товарищ Сталин!

– А почему вы забыли Энгельса? Или Энгельс для вас уже недостаточно авторитетный марксист? – Сталин говорил с мягким кавказским акцентом, очень тихо, размеренно, и последнюю фразу произнес вроде в шутку. Лоб Хейфица мгновенно покрылся густой липкой испариной.

– Я… Я хотел сказать… Товарищ Фридрих Энгельс внес неоценимый вклад в развитие теории пролетарской революции. Особое внимание он уделял положению рабочего класса в капиталистических странах, и его фундаментальные работы…

– Можете не продолжать, товарищ Хейфиц. Я хорошо знаком с работами Энгельса. Или вы мне не верите? – Черенком трубки секретарь ЦК КПСС указал на пуговицу на костюме долговязого.

– Что вы, товарищ Сталин! Я, как и весь советский народ…

– Почему тогда вы мне врете, товарищ Хейфиц? – На этот раз Сталин выделил слово «товарищ» особо…

Пот покатился крупными каплями по мертвенно-бледному лицу долговязого, горло перехватила судорога; он пытался что-то сказать, но не мог, только открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на горячий песок. Но при этом Ефим Яковлевич совершенно не испытывал страха; ему было двадцать шесть, он родился и вырос в установившемся обществе, и Сталин был для него, как и для многих людей, не просто авторитетом: он был Богом.

– Что движет людьми в нашей стране? Что движет людьми в капиталистических странах? Страх. Только это – разный страх, товарищ Хейфиц. Почему, как вы думаете?

– Я… Мне… – еле слышно выдохнул из себя Ефим Яковлевич.

– Природа страха заключена в необъяснимости такого явления, как смерть. Вы боитесь смерти, товарищ Хейфиц?