Банный день

Первые кадры фильмы привели его в замешательство. Показывали Иисуса Христа, божественные его деяния. Хождение по водам на виду у изумленных рыбаков, мученическую смерть на кресте, слетевшего к бездыханному телу ангела с белоснежными крыльями.

«Поблажка верующим, – мелькнула мысль. – Дают задний ход?»

В зале послышался смех: пролог был остроумным приемом, розыгрышем. На экране возник реальный павильон киностудии, где снималась по заказу церковников агитка к религиозному празднику. Режиссер с рупором в руках, операторы с камерами на треногах, статисты. Напудривал перед зеркалом лицо игравший Христа артист, изображавшая ангела девица гневно выговаривала режиссеру: «За такие гроши пять раз под потолком летать?» Все, что за этим последовало: неотразимый мошенник Микаэль Коркис в исполнении Кторова, его подельник, которого он, якобы, исцелил от хромоты с блеском исполненный Ильинским, «божественная невеста» Стрелкова обрученная «по воле свыше» с подписавшим деловую сделку с отцами церкви лже-Йоргеном – все разоблачало дешевые сказки торговцев в сутанах облапошивающих наивных людей именем Христа.

Сменялись кадры. Толпы молящихся у стен храма паломников ожидающих чуда, торговля свечами и слезами святого Йоргена в бутылках. Воришка Ильинский с перевязанной щекой глядел по-дурацки улыбаясь на воздевшего руки к небу Кторова.

– «Исцели!» – взывала к мнимому святому многотысячная толпа у храма.

– «Брось костыли и иди! – выразительно взирал лже-святой Йорген на подельника. – Исцеляйся, дубина, тебе говорят!»

Публика в зале умирала от смеха. Хохотали, падали на плечи друг друга.

– Колька, – стонала, откинувшись на стуле, Стефка. – Этот, с костылями… танцует! Не могу!

Дружно ржавшие в соседнем ряду моряки закурили, угостили папиросами сидевших рядом детдомовцев.

– Прекратите курить, товарищи! – кричала с задних мест дежурная.

Ноль внимания. Курили, хохотали, свистели, топали ногами.

– Ну, холера! – хлопал сзади по плечу пролетарий-мыловар. – Ну, дают!

Когда рассказывавший с экрана прохожим, как мама уронила его с верхнего этажа, наклюкавшийся дармовой водкой «исцеленный» Ильинский напялил мятую шляпу на голову уличного пса, он не выдержал, затрясся в неудержном смехе. Смеялся до слез, бил отчаянно в ладоши до самого конца сеанса.

5.

В одном из писем Константин сообщил: они теперь не заключенные, а спецпоселенцы, живут свободно на выселках, ждут ответа на прошение свидеться с родственниками.

К поездке на Урал они с сестрой стали готовиться загодя. Откладывали деньги на дорогу, экономили каждую копейку. Стефанида к тому времени окончила ФЗУ, работала в закройном цехе фабрики «Скороход», была ударницей, неплохо зарабатывала. Трудно было узнать в сероглазой рослой девушке со значком «Ворошиловский стрелок» на груди явившуюся к нему когда-то в общежитие зареванную деревенскую замарашку в маминой кофте. Когда в выходные дни они гуляли вдвоем по набережной грызя семечки, встречные мужчины оборачивались, бросали на нее восхищенные взгляды.

Жить было нелегко, один голодный год следовал за другим. Продукты выдавали по карточкам, строго по норме. Сетовать не приходилось: в город, прорывая заслоны, хлынули тысячи беженцев из охваченных неурожаем Украины, Белоруссии, Поволжья, Северного Кавказа, Урала, Сибири. Изможденные люди сидели с протянутыми руками на мостовых, копались на свалках, спали укрывшись тряпьем под заборами, на пустырях. Город кишел беспризорными, ворами-карманниками. Нарастала волна грабежей, в газетах что ни день – сообщения о случаях людоедства, убийствах за горстку мелочи случайных прохожих, безымянных трупах под мостами, на задних дворах в подъездах домов.

Память часто возвращала его в то полное тревог и лишений время, и, странная вещь, всегда с чувством утраты чего-то важного, чем жили окружавшие его люди, чем жил тогда он сам, двадцатилетний, целеустремленный, веривший, что переживаемые трудности временное явление, что завтра будет лучше, чем вчера, что год великого перелома станет переломным и в его судьбе, что именно таким как он, детям рабочих и крестьян, суждено сделать сказку былью, построить на земле светлое здание коммунизма.

Страна трудилась день и ночь. Шли один за другим в объезд Ленинграда эшелоны с тысячами строителей в Карелию: новая грандиозная стройка, Беломоро-Балтийскй канал. Гул работ на строительстве Днепрогэса, Харьковского тракторного завода. Котлованы, строительные леса у горы Магнитной на Урале: здесь поднимался город советских металлургов. 60 миллионов новых колхозников, 25 тысяч коммунистов и рабочих послано в деревню. В Средней Азии орошена и засеяна под хлопок глинистая пустошь равная по величине Эстонии. Установлено авиасообщение с Памиром – где ездили 16 суток, теперь летят два с половиной часа. Кочевые племена, населяющие пустыню Кара-Кум, стали оседлыми, у сбросов оросительных каналов поставлены городки из юрт, караваны Наркомзема завезли в пустыню плуги.