Барби. Часть 1 (СИ)

Провода здесь висели над улицами так густо, что походили на растянутые в воздухе силки, свисая гудящими гроздьями с уличных столбов и оплетая многие дома не хуже плюща. Тысячи мейле одного гигантского трубопровода, по которому днем и ночью перекачивались поддерживающие жизнь города энергии ада, и трубопровода порядком изношенного, давно не знавшего ремонта, выпускающего в и без того насыщенный остаточными чарами воздух дополнительные порции хаотически заряженной дряни. Истинные кровеносные сосуды, прокачивающие ядовитую кровь в огромной глыбе каменной плоти под названием Броккенбург, не дающие ей испустить наконец дух.

Кое-где в переплетениях проводов висели, покачиваясь, разлагающиеся тела гарпий, похожие на истлевших пауков — херовы чертовки, привлеченные в Верхний Миттельштадт соблазнительными запахами, частенько ломали себе крылья и шеи, да так и оставались висеть, внося собственный пикантный аромат в здешнюю атмосферу. Но они не были единственными представителями жизни в этой исполинской, распахнувшейся над всем городом, паутине.

Кое-где по проводам карабкались существа, в сторону которых и вовсе не стоило глядеть, напоминающие коллекцию препаратов анатомического театра, в которую какой-то шутник-демон вдохнул жизнь. Полупрозрачные розовые сгустки со множеством гибких усиков, которыми они ловко цеплялись за провода, целенаправленно куда-то двигаясь. Огромные мясистые серые гусеницы, меланхолично пережевывающие своих менее удачливых собратьев. Еще какие-то твари, походящие одновременно на нетопырей и ос…

Все эти существа не были смущены ни уличным гулом, ни рычащими аутовагенами, проносящимися под ними, ни самим присутствием человека. Они невозмутимо передвигались по растянутым над улицей проводам, не обращая ни малейшего внимания на то, что происходит внизу — паутина из кабелей на протяжении многих десятилетий служила им домом, домом, в котором они без помех спаривались, выводя все новые и новые поколения чудовищ, соперничали, охотились и принимали пищу, деловито обгладывая мертвых гарпий и друг дружку.

Если верить Котейшеству, все эти выблядки, деловито копошащие в гигантской паутине, когда-то были обычными городскими обитателями — мошкарой, мышами, кузнечиками, вшами. Но Броккенбург щедро вскормил их своей отравленной кровью, даровав новые формы и обличья, подчас довольно опасные. Кое-где, говорят, эти твари в безостановочном процессе отвратительного кровосмесительного размножения умудряются достигнуть таких размеров, что легко утаскивают наверх бродячих собак и даже зазевавшихся детей. Иногда это бедствие принимает такие очертания, что местным горожанам приходится хлопотать перед магистратом об отряде из супплинбургов, огнеметы которых очищают паутину над городом от самых дерзких и голодных представителей этого племени — по крайней мере, на какое-то время.

Может, не так уж они и отличны от нас, подумала Барбаросса, разглядывая старую котельную и пытаясь понять, с какой стороны от нее должна располагаться Репейниковая улица. Точно так же жрут, испражняются и пытаются выжить, как и все прочие в этом городе. Черт, для них, таких крох, люди сами должны казаться могущественными демонами, с которыми опасно связываться, но внимание и защиту которых каждый желает заслужить. Не удивлюсь, если где-то они уже пытаются приносить нам жертвы, стаскивая к порогам дохлых мышей и объедки…

Кое-где виднелись их уродливые гнезда, прилепившиеся к паутине. В большинстве своем они были непримечательны и походили на ссохшиеся сморщенные бородавки, прилипшие к переплетению проводов, однако встречались куда более изящные, украшенные выгоревшими носовыми платками, обрывками шляп и прочим тряпьем, которое можно раздобыть на улицах Верхнего Миттельштадта. Особо богатые даже щеголяли обломками шпор, сапожными подметками, кусками черепицы, ржавыми гвоздями и бутылочным стеклом — настоящие дворцы среди прочих.

Не хватает только милых вышитых половичков у порога, с усмешкой подумала Барбаросса, прикрывая лицо сложенными козырьком пальцами — того и гляди какая-нибудь зазевавшаяся тварь с тонкими, как у паука, лапками, свалится тебе на голову или исторгнет кляксу кислотного, проедающего даже дубленую кожу, помета… В Верхнем Миттельштадте, может, и презирали жителей нижней части города, как те в свою очередь презирали унтерштадтцев, вынужденных носить тяжелые плащи, ботфорты и маски, однако редко выходили на прогулку без плотного зонта — известно, по какой причине. У нее самой такого зонта не было. Ни зонта, ни плаща, ни даже широкополой шляпы. Одно только клокочущее нетерпение в жилах и стиснутые кулаки.