Барби. Часть 1 (СИ)

Барбаросса сделала еще одну попытку, но и в этот раз, стоило ей только подумать о еде, как во рту начала скапливаться жидкая, отдающая тухлятиной, слюна, не дающая ей толком разжать зубы.

Она хотела есть, как хочет есть человек, у которого двенадцать часов не было во рту маковой росинки, она чувствовала голодные спазмы в брюхе, но… Но в то же время была совершенно не голодна. Запах мяса, стоило приблизить его к лицу, отчего-то вызывал у нее отвращение — тягучее тянущееся отвращение, намертво перекрывающее глотку.

Какого хера? Барбаросса несколько раз приоткрывала рот, пытаясь направить в него вилку с куском заурбартэна, но каждый раз вынуждена была закрыть его, отводя вилку прочь. Одна только мысль, чтобы положить в рот кусок мяса и проглотить его отчего-то стала неприятна, стала казаться противоестественной и гадкой. Как мысль съесть извивающегося паука.

Вот дерьмо!

Возбуждение и страх — чертовски крепкий коктейль, крепче вина со спорыньей, которое подают в «Хексенкесселе». Сегодняшняя встряска обеспечила ей до хера того и другого, разгорячив кровь сверх всяких пределов. Но прежде ей это никогда не мешало набивать брюхо, напротив, лишь будоражило аппетит.

Может, это усталость? Она где-то слышала, что от смертельной усталости люди теряют аппетит, так что кусок не лезет в горло. Но она не ощущала себя смертельно уставшей. Вымотанной, опустошенной — да, но умирать как будто не собиралась.

Барбаросса стиснула вилку с такой силой, что едва не сломала плохонький, источенный тысячами чужих рук, черенок. Совсем забыв про обожженную руку, которая мгновенно напомнила о себе, полыхнув так, что проняло до самого плеча. Барбаросса выругалась, выронив вилку из пальцев.

Херов ожог и не думал утихать, налился жидким подкожным огнем и жег так немилосердно, будто в ее правой ладони вот-вот должна была открыться дверь в Ад. Сука, как же больно! Взглянув на ладонь, Барбаросса выругалась сквозь зубы.

Она никогда не считала себя специалистом по ожогам, куда чаще ей приходилось видеть в человеческом мясе дырки, оставленные ножами, гвоздями и заточками, и частенько это мясо было ее собственным. Но и ожоги повидать ей пришлось. Маленькие, оставленные свечным воском, крохотные красные пятнышки на коже, саднящие, как комариные укусы. Большие, которыми награждали в Шабаше старшие сестры, любившие смеху ради приложить к твоей спине раскаленную добела лошадиную подкову. Эти приносили куда больше мучений, несколько недель напоминая о себе, истекая гноем и оставляя на память уродливые шрамы.

Но этот… Этот ожог выглядел до крайности странно. Таких она прежде не видала.

Херово здоровенное багровое пятно, вздувшееся посреди ладони блядским стигматом. Кожа лоснилась и приобрела зловещий алый оттенок, свойственный обожженной плоти, с белой каймой вокруг. Даже выглядела эта штука крайне паскудно, а уж ощущалась… Ощущалась так, точно какой-то чертовски целеустремленный демон пытался прогрызть ее руку насквозь, подумала Барбаросса, чтобы соорудить себе уютную норку. Но удивила ее не столько боль — ожогам и полагается болеть — сколько форма. Обожжённое пятно на ее правой ладони было идеально круглой формы. Точно кто-то приложил к нему что-то идеально круглое и при том чертовски горячее. Как будто бы половину гонки с големом она провела, зажав в кулаке раскаленную добела монету. Может, какое-то охранное заклинание задело ее своим краем, пока она, не разбирая дороги, неслась прочь?..

Хер его знает. Она была слишком взбудоражена погоней, чтобы давать себе отчет о таких мелочах, да и боль не сразу сделалась осязаемой. Вот дерьмо… Придется что-то придумать с этим, пока руку не раздуло, а сам ожог не превратился в истекающую гноем и лимфой язву.

Прелестно, блядь. Просто великолепно.

Будто прочих хлопот у нее нет, придется отыскать лекаря и сунуть ему пару монет, чтоб тот наложил мазь и повязку. И это еще не все. Придется загодя придумывать объяснение для сестер-«батальерок», достаточно простое и доходчивое, чтобы объяснить, отчего их сестра Барби вернулась в Малый Замок с раздувшейся красной клешней вместо руки. Особенно, надо думать, заинтересуется рыжая сука Гаста.

Малый Замок видел ее во многих обличьях, включая весьма потасканные, иной раз Броккенбург трепал ее так, что в замок ее доставляли Гаррота с Гаргульей, таща за собой, точно ком выстиранного белья. Иногда, возвращаясь домой на нетвердо держащихся ногах, она оставляла за собой столько крови, что Кандиде и Острице приходилось перемывать за ней все лестницы. Особенно будут изгаляться в догадках Холера и Саркома. Пытаясь перещеголять друг друга, они будут выдвигать все новые и новые версии, пока она, схватив табурет, не изукрасит их обеих до пегих пятен…

Барбаросса попыталась было вновь взять в руку вилку, чтобы запихнуть наконец в себя злосчастный кусок мяса, но зашипела от боли, едва только прикоснувшись к ней. Ожог полыхал так, что даже пизду не почесать, куда уж там орудовать вилкой. Наверно, ей стоит взять вилку в левую руку и…

Во имя всех мертвых скотоложиц, ублажающих демонов в Аду!