Барби. Часть 1 (СИ)

— Что с ними?

— Мне и моим сестрам всегда хотелось их изучить. Судя по всему, их сок обладает повышенной силой, а может, и измененным составом.

— Да ну?

— Я думаю, это все воздух в низовьях Броккена, — серьезно произнесла Кузина, легко качнув головой, отчего с ее огромной прически просыпалась толика невесомой пудры, — В нем растворено так много магических испарений и алхимических чар, что иногда он действует точно мутаген, подстегивая развитие тканей в непредсказуемую сторону. Принято считать, что эдели наделены защитным иммунитетом, однако иногда, видно, и он дает сбои.

— Я почувствовала это, — пробормотала Барбаросса, — Ее запах. Он сильнее, чем у прочих чертовок. Сперва я этого не заметила, но потом… Меня чуть нахер с ног не срубило — точно лошадь лягнула и…

— Может, ты зря сопротивлялась?

— Что?

Кузина улыбнулась, смущенно взирая на ее из-под густых ресниц. Она не была розеном, однако тоже распространяла вокруг себя какой-то особенный запах, мягкий и тягучий, похожий на аромат лилий.

Кроткая, хрупкая, невесомая, она походила на увеличенную во много раз игрушечную балерину с каминной полки, к которой боязно прикоснуться рукой, чтобы не повредить. Хорошенькую куколку с лицом невинной девочки, стеснительно опускающую глаза, чьи щеки способны предательски заалеть даже под слоем пудры.

— Я просто подумала, что это было бы неплохой возможностью для тебя поразвлечься, Барби. Сколько ты платишь в Гугенотском квартале, чтобы найти кусок мяса с хером? С тебя ведь берут двойную плату, я угадала? Талер, не меньше? Ты могла бы сэкономить порядочно серебра, развлекаясь с милашкой Кло.

«Скромница» задрожала, впившись в ее пальцы, точно маленький стальной капкан. Между глаз, подумала Барбаросса, пытаясь усмирить ее, стиснуть изо всех сил, чтоб погасить злую энергию, бушующую в стиснутом кулаке. Всадить ей кастет между глаз — так, чтоб хряпнуло, чтоб череп лопнул, как табакерка, на которую наехала карета…

Кузина прелестнейшим образом рассмеялась.

— Ах, видела бы ты свое лицо сейчас! Впрочем… Ох! — она испуганно охнула, густые ресницы затрепетали, — Прости, пожалуйста, я сказала это не подумав. Если бы ты увидела собственное лицо, ты бы, пожалуй, лишилась аппетита на целую неделю!

Спокойно, Барби. Она подначивает тебя. Нарочно проверяет коготками прочность твоей брони, ища слабые места на сгибах, в которые можно всадить граненый кинжал-мизерикорд. И, кажется, чертовски небезуспешно — судя по тому, как зло дрожат «Скромница» и «Кокетка», едва не ломая тебе пальцы.

Ты можешь изнывать от злости, сестрица, но ты не в силах ни прикоснуться к этим роскошным локонам, завитым в умопомрачительный «фонтанж», ни даже испачкать рукав ее платья. Здесь ты бессильна, как беснующийся демон, заточенный в решетку из вырезанных на металле сигилов.

Младшие ковены вольны делать что заблагорассудится. Они молоды, не отягощены грузом столетних традиций и излишками чести, они рвутся доказать всему миру свою силу, а кровь, бурлящая в их жилах, горячее, чем все реки Ада. Если эту кровь не отворять время от времени, они сожгут сами себя и весь город в придачу.

Потому Большой Круг снисходительно смотрит на их забавы. Младшим ковенам и их юным сукам, мнящим себя ведьмами, позволяется трепать друг дружку, не ограничивая свои инстинкты, не страшно, если они увлекутся и немного хватят лишку. Молодые суки всегда самые голодные и нетерпеливые, если не дать им возможности терзать своих сверстниц по правилам, они будут делать это без всяких правил, погрузив весь Броккенбург в хаос, точно худшая из «плохих войн[3]», истощавших эти края четыреста лет назад.

В какой-то момент на смену неуклюжим остротам и неумелым тычкам приходят спрятанные в рукавах ножи, самодельные кастеты и сыромятные ремни, на смену детским обидам — месть за поруганную честь и смертельная вражда, на смену потасовкам после занятий на пустыре за университетской стеной — ночные засады в узких переулках, на смену синякам и ссадинам — скрюченные фигуры в сточных канавах.

В этом городе всегда было до черта ведьм и ковенов, а фунгам в крепостном рву похер, чьи кости переваривать. Нынешние фунги заняты этим делом так же прилежно, как их прабабки, сотни лет назад переваривавшие кости других неудачниц, тоже имевших надежду покинуть Броккенбург с патентом мейстерин хексы в кармане. Городской магистрат и подавно закрывает глаза на эти склоки — он никогда не вмешивается в дела университета, пока эти дела не изливаются кипящей мочой, ртутью и парной кровью на городские крыши.

Иногда, если младшие ковены хватят лишку, сводя друг с другом счеты, если в дело идут натравленные демоны, сплетенные из чар Ада проклятья и мушкеты, Большой Круг наказывает самых зарвавшихся — если до него этого не сделает городской магистрат или университет.

Старшие ковены лишены возможности поучаствовать в этой славной игре.