Барби. Часть 1 (СИ)

Никто не понимал, что случилось, а гомонящие голоса, точно птицы, запеченные в тесте, вносили больше переполоха, чем понимания. Кто-то утверждал, что посреди Руммельтауна сошлись в бою два ковена — тринадцать на тринадцать душ. Кто-то готов был поклясться, что ведьм было меньше, едва ли полудюжины, и они славно порубали друг друга тяжелыми эспадронами, так славно, что до сих пор руки-ноги валяются. Кто-то и вовсе болтал, будто никакой сечи и не было, а просто несколько ведьм загоняли какую-то свою подружку, а та, не будь дурой, обварила одной из преследовательниц лицо расплавленной карамелью, да и прыснула прочь.

Ни одна из этих версий не вызвала у Барбароссы и тени интереса. Ковены грызут друг друга испокон веков и причин делать это у них обыкновенно чуть больше, чем звезд на небосклоне ясной зимней ночью. Делят сферы влияния и границы угодий, вымещают друг на друге обиды за мнимые или явственные оскорбления, тешат свое самолюбие, проверяют чужую силу… Пока дело не касается «Сучьей Баталии» и ее интересов, это исключительно их дело, в которое она вмешиваться не станет.

Мясные ряды выглядели так, как выглядят улицы прибрежного городка, по которым прошла тяжелая, сметающая все на своем пути, волна. Прилавки, оказавшиеся на пути у бегущих, были разметаны или разбиты, обратившись нагромождениями досок, среди которых, глухо ругаясь и призывая себе на голову все кары ада, суетились незадачливые хозяева. Кто-то уже промывал колодезной водой перепачканный в земле товар, кто-то тщетно пытался вернуть прежний вид растоптанной требухе, едва не превратившейся в паштет. Грузная Ангелика-Белошвейка ползала на коленях в пыли, собирая в грязный фартук слизкие комки, ласково вынимая их из стеклянного крошева и всхлипывая над ними, точно безутешная мать:

— Ах вы мои кровиночки, мои ненаглядные. Потоптала вас сучья погань, но то ничего… Мы вас выправим, мы вас починим, мы вас в парном молоке искупаем… Потерпите немного, мои крохи, скоро мы…

— Барби!

Барбаросса напряглась, «Скромница» чуть было не скользнула сама собой на пальцы. Но Котейшество не предупреждала об опасности. Она показывала на что-то пальцем. На что-то лежащее между разгромленными прилавками и…

Блядская дрянь!

Она указывала на какой-то сморщенный серый комок, лежащий почти у самой канавы и похожий на непривычно большую сливу. Их ребенок! Их чертов с Котейшеством дохлый ребенок, за которого они отвалили двадцать монет!

Барбаросса ощутила, как по телу прошла колючая злая дрожь. Если его раздавили, если изувечили… К ее облегчению, мертвый плод пострадал совсем не так сильно, как можно было ожидать. Его стеклянный сосуд лопнул под чьими-то ногами, но сам он, хвала всем адским владыкам, отделался сравнительно легко. Одна из крохотных ручек оказалась раздавлена, торс вывернут под неестественным углом, да еще пара сочащихся несвежей сукровицей царапин поперек черепа. Ерунда. Котейшество заштопает его, как куклу, ей это не впервой. Главное — найти какую-нибудь банку, чтоб он не стух ненароком, пока они донесут его до Малого Замка. Может, бадья или ведро…

За гомоном рассерженных хозяев, потерявших свой товар, за воем Ангелики- Белошвейки, оплакивающей своих нерожденных детей, она слишком поздно расслышала новый звук, вплетшийся в гудящую разноголосицу потревоженного Руммельтауна. А расслышав, потеряла непростительно много времени, пытаясь сообразить, что он означает.

Быстрые резкие хлопки по воздуху, точно кто-то, вооружившись парой вееров, принялся ожесточенно ими хлопать, поднимая ветер. Вееров или… Перед ее лицом на брусчатку шлепнулось несколько омерзительно пахнущих клякс, кто-то торжествующе заверещал над самой головой, обдав ее потоком смрада и мелкого сора.

Гарпия опередила ее на два фута. Может, всего на полтора. Спикировав с такой скоростью, что чуть не сломала себе шею о брусчатку, гарпия мгновенно впилась своими лапами в мертвый плод, стиснув его с такой силой, что хрустнули тонкие кости, и, торжествующе хохоча, свечой взмыла вверх. Бросившаяся к ней Барбаросса, так и не успевшая достать кастет, лишь получила по лицу колючим, точно жестью окованным, крылом.

Хлопая крыльями, визгливо ругаясь и воя от восторга, гарпия втянулась между облаков, точно ловкое насекомое, шмыгнувшее в щель, и тотчас пропала. Опустив взгляд, Барбаросса нашла на брусчатке лишь несколько грязных серых перьев да крохотную раздавленную детскую ручонку. Такую маленькую, что на ее пальцах даже не успели возникнуть линии.

Где-то за ее спиной всхлипнула Котейшество. Пожалуй, стоило подойти к ней и обнять, чтобы не допустить рыданий. Или хотя бы мягко взять за руку, как она это обычно делала. Но Барбаросса не ощущала в себе достаточно сил для этого. Только лишь для того, чтобы тяжело сжимать кулаки, задрав голову в том направлении, где исчез меж облаков их с Котейшеством трофей.