Барды Костяной равнины

С каждым его широким шагом, с каждой волной складок черного шелка рубашки, трепещущей на ветру, с каждым отблеском солнца на медных заклепках, украшавших ремень его арфы, ток времени замедлялся, тянулся, точно каучук. Казалось, его путь через лужайку, над затейливыми узорами теней дубовых ветвей в траве, бесконечно далек, словно он вышел из давнего прошлого – даже выражения его лица было не разобрать. Но вот в свете солнца его черты сделались четче, и время тронулось вперед в обычном ритме. Не дойдя до Зои пары шагов, он с ходу заговорил – на сей раз, разнообразия ради, без улыбки.

– Это ведь был Фелан Кле? Я хотел извиниться перед ним.

– За что именно? – с искренним любопытством спросила Зоя.

– За то, что произошло вчера вечером. Похоже, я прогневал его отца – уж и не знаю чем. Быть может, один из моих предков оскорбил кого-то из его пращуров. Или он просто без всяких причин не может спокойно меня видеть. Фелан ничего не рассказывал?

– Разве что в самых общих чертах, – осторожно ответила Зоя. – Кстати, я тоже не смогла объяснить ему, что произошло. Вот мы сидим вокруг стола в совершенно обычной гостиной и говорим то ли о яйцах, то ли об облаках, то ли о цветной капусте, а в следующий миг дружно бежим через задний двор, будто хотим удрать, не уплатив по счету. Что там случилось?

– Всего лишь некоторая неосторожность, – с сожалением ответил он, – как со стороны Ионы Кле, так и с моей. Досадная случайность. Я позабочусь о том, чтобы этого не повторилось. На свете есть куда более уединенные места для встреч. Вы видели объявление Кеннела? Я был просто поражен.

– В самом деле?

– Еще бы! Ведь он же сказал нам, что хочет умереть посреди своей последней песни, выступая перед королем. Я и не думал в этом сомневаться. А вы?

Он умолк, ожидая ответа, и столь удивленно поднял бровь, что в сердце Зои тоже начал разгораться гнев.

– Конечно, нет, – сказала она, давя этот гнев в зародыше. – И что же? Вы собираетесь состязаться?

– Такого состязания я не пропустил бы, даже если бы оно привело к моей смерти, – самодовольно ответил он. – Более того – я собираюсь победить. – Тут он, наконец, блеснул своей обычной ослепительной улыбкой. – Но, прошу, пусть это не мешает вам состязаться со мной. Я так люблю ваш голос! А Фелан? Он собирается участвовать?

– Он сказал, что нет.

– Жаль. Постарайтесь переубедить его, хорошо? Чем лучше соперники, тем лучше сыграю я. Вызов придает мне сил. Возможно, вы это заметили.

«Да, что-то уж точно придает тебе сил», – мрачно подумала Зоя, и тут же увидела, как глаза егосузились и насмешливо блеснули, словно он прочел ее мысли.

– Мне пора, – сказала она, отступив на шаг назад. – Нужно приготовить отцу ужин.

– О, вы еще и готовите? Как ему повезло! Тогда встретимся завтра? В «Круге Дней»?

Он выжидающе умолк. Теперь в нем не было ни самодовольства, ни вызова; вот только от ответа Зои явно зависело нечто очень важное для него.

Зоя кивнула.

– Прекрасно, – негромко сказал он. – У меня будет время завтра, в конце дня, перед королевским ужином. Будет играть Кеннел – я должен прийти и выразить ему свое почтение. Я подыщу более подходящее место для встречи и дам всем знать.

Он отвернулся – как раз вовремя, чтобы приветствовать множество учеников, только что покинувших класс и спешивших поделиться с ним восторгом, вызванным объявлением Кеннела. Распираемая изнутри невысказанными вопросами, Зоя пошла своей дорогой – в башню, на кухню, где принялась разделывать курицу, стараясь не думать о них.

К ее немалому раздражению, гризхолдский бард то и дело возникал в ее мыслях весь этот день и весь следующий. Он просто источал противоречия – в этом, наверное, и крылся секрет его притягательности. Его язык говорил одно, взгляд – совсем другое, а улыбка опровергала все сказанное. Он родился в семье гризхолдского свинопаса и никогда не покидал Гризхолда. Если верить его словам. Однако же легко ориентировался в Кайрае без помощи карты. Волшебством он – опять же, если верить его словам – просто баловался, играя с языком «Круга Дней», будто ребенок с палочками. Но его музыка говорила совсем другое – казалось, она доносится сквозь время из давнего прошлого, древнего, как стоячие камни на вершине холма. Он лгал – лгал в каждой сыгранной ноте. Или в одной лишь музыке и не лгал.