Поет, впрочем, не только вокалист, поет и виолончелистка Мария Лаптева. Приятным сопрано исполняет романс «Милый друг». А затем дуэтом поют «Джонни» Александра Вертинского.
Вспомнить эти песни с живым оркестром действительно любопытно. И если бы оба поющих артиста не переигрывали бы так бессмысленно, не гримасничали, а пели от себя самих – это был бы уровень. Увы, пока у «Кабаре Безумного Пьеро» получается, скорее, самодеятельный аффектаж: «Разве можно от женщины требовать многого» девушка поет театрализованно преувеличено, «Мне не нужно женщины, мне нужна лишь тема» Вертинского у вокалиста тоже получается отстраненно-искусственно.
Органика, нужна органика.
Группа «Бостонское чаепитие» на IV Фестивале «Бархатное подполье»
Впрочем, с блатными песнями такая же непруха. «Люблю пивную я, Самара» – красно-клетчатые штаны и изображение из себя шпаны. «Люби меня, детка» – почему-то в цилиндре и боа. Про то, как блатные сдали шпионов и их посадили в тюрьму. «Ведь я проститутка, я дочь камергера», переходящая в Padam, padam, padam. Ни на проститутку, ни на шпану эти милые музыканты никак не похожи, отчего возникает чувство некоторой неловкости.
Зато «Бостонское чаепитие» в своей тарелке.
«Поскольку вчера умер король поп-музыки Майкл Джексон, сегодняшнюю программу мы посвятили смерти. Женщина прекраснее всего на ложе любви и ложе смерти. Эрос и Танатос – такова тема сегодня», – печально говорит Владимир Преображенский, немного наклоня голову в высоком цилиндре.
В зале – дамы в кринолинах и боа, в черных перьях, изысканные черные готы и прочие салонные существа.
Начали с «Офелии» – меланхолично и размеренно, переходя через страстные скрипичные соло и издевательские мелизмы едва ли не к маршу. Теперь у «Чаепития» аж две скрипки, так что есть где развернуться. Кроме того, впервые появилась клавишница, так что саунд стал гораздо более насыщенным и тягучим. Задумчиво-элегичный голос Преображенского. Красивые мелодии, ох уж эти отсылки к Байрону (подкупающие, чего там говорить). Когда музыканты играют не ради денег, а ради красоты песни – это нормально. Это должно быть нормой вообще-то.
Звучат «Безумный художник», «Ноктюрн» в неожиданно фанковой версии. Выходят друг за другом танцовщицы и делают эротическо-жеманные миниатюры. Одна танцовщица в галстуке и шляпке – нечто джеймсбондовское, но с элементами стриптиза. На «Последнее танго в Париже» вышла другая девушка, читает по-французски стихи Бодлера.
И опять танцы, весьма развратные шпагаты. … Да, дело дошло до того, что танцовщица запрыгнула на Преображенского, уселась верхом на него с гитарой. Он поэтично изменил диспозицию на симметрично противоположную… Словом, закончили на стуле, раскидав в сторону микрофоны и стойки. Декадентская оргия, чего уж там.
После «первой песни про Интернет» на бис звучит «Спокойно»… Спокойно и без слов благодаря звукачу, отключившему микрофон.
Завершает фестиваль Владимир Веселкин. После трагедии, когда ему отрезало ногу, это всего второе публичное выступление артиста.
Выходит Веселкин и говорит, что если его называют легендой, то все это…уйня собачья. Под этно-попсовую минусовку поет, хрипит, задумчиво проговаривает, рычит. Веселкин дает настоящее рок-шоу. Он сам – настоящий.
Снимает расшитый блестящим сюртук и некий хвостатый мех, который он называет испанским и жутко дорогим, разумеется. Туловище разрисовано чем-то цветным и блестящим. Сначала сидит на стуле, потом танцует на нем – отчекрыженная нога болтается полупустой джинсовой штаниной.
Обрывает песню, говорит: «Не буду допевать, лучше переоденусь, все равно песня старая, ее в Европе все слышали». Раздевается догола, прикрываясь стулом и пиджаком. Сидит голый. Вот такой дендизм.
Выходят некие барабанщик и гитарист, с которыми Веселкин познакомился, по его словам, буквально за день до концерта. Начинают нечто грязное в духе панк-рока. Веселкин танцует! Схватил пиво на одном столике, подбросил конфеты на другом. Потом танцует сидя – энергично и выразительно.
Веселкин хватает гитариста за гитару и обрывает музыку.
Фестиваль закончен.
Время особняков и спиритических сеансов
Мистерия для масонов?
Итак, мы подошли к первому декадентскому салону. К тому моменту я почувствовал, что формат музыкального фестиваля со всякими «рюшечками» вокруг – это, конечно, здорово, но не то, чего я добивался от «Бархатного подполья». Мне виделся в идеале некий салон, закрытый, не для всех, с таинственной атмосферой, изысканным и интригующим антуражем. Пригрезилась удивительная аристократически-декадентская сказка, навеянная литературными шедеврами Гюисманса, Бодлера, Уайльда… Сидел и фантазировал я, находясь в Крыму, отчего грезы приобретали еще более романтический характер.