Барнеби Радж

Если бы кто-нибудь стал на Лондонском мосту и до хрипоты призывал прохожих вступить в Союз, возглавляемый лордом Джорджем Гордоном (цели этого Союза были никому не понятны, в чем и крылся секрет его успеха), — он, вероятно, завербовал бы за месяц каких-нибудь два десятка сторонников. Если бы всех ревностных протестантов публично призывали объединиться заведомо для того, чтобы время от времени петь хором гимны, слушать скучные речи и, наконец, посылать в парламент протесты против отмены законов, преследующих католических священников, наказующих пожизненным заключением тех, кто воспитывает детей своих в католической вере, и лишающих всех католиков права наследовать или приобретать в Соединенном Королевстве всякого рода недвижимое имущество, — то все эти цели, столь мало говорящие уму и сердцу простого народа, могли бы увлечь разве какую-нибудь сотню людей. Но когда пошла глухая молва, что под видом Союза Протестантов какая-то тайная организация с неведомыми, грандиозными планами действует против правительства, когда зашептались повсюду о сговоре католических стран, решивших поработить Англию, ввести в Лондоне инквизицию и превратить загоны Смитфилдского рынка[57] в костры и плахи, когда и в парламенте и вне его некий энтузиаст, сам себя не понимавший, стал сеять тревогу и ужас, и давно отжившие свой век, покоившиеся в могилах пугала были извлечены на свет божий для устрашения легковерных невежд, — и все это делалось втайне, а прокламации с призывом вступить в Великий Протестантский Союз для защиты веры, жизни и свободы разбрасывались украдкой на людных дорогах, подкладывались под двери домов, влетали в окна, или по ночам на улицах их совали в руки прохожим; когда эти воззвания облепили стены и заборы, лезли в глаза на каждом столбе, каждой тумбе и, казалось, даже неодушевленные предметы вокруг заразились общим страхом, и все побуждало людей вслепую примкнуть к этому неведомому союзу борьбы неизвестно с чем и для чего, — тогда словно безумие охватило всех, и число членов Союза, возрастая день ото дня, достигло сорока тысяч.

Во всяком случае, такую цифру называл в марте 1780 года лорд Джордж Гордон, председатель Союза. А верно это было или нет, мало кто знал или пытался проверить. Союз никогда не устраивал публичных демонстраций, о нем знали только со слов лорда Гордона, и многие считали, что существование такого союза — лишь плод его расстроенного воображения. Воодушевленный, должно быть, успехом мятежа, вспыхнувшего год назад в Шотландии по такому же поводу, лорд Гордон любил разглагольствовать о великом движении протестантов, но в палате общин, членом которой он состоял, с ним мало считались и называли его полоумным, так как он выступал против всех партий, не принадлежа ни к одной. Известно было, что в стране есть недовольные, — но где же их не бывает? Лорд Гордон и раньше имел обыкновение обращаться к народу с речами, писал воззвания и брошюры по разным вопросам, но до сих пор все его усилия ничего не изменили в Англии, и от нынешней его затеи тоже не ожидали ничего. Так же, как появился он перед читателем, лорд время от времени появлялся перед публикой, но на другой же день о нем забывали. И вдруг, так же неожиданно, как он появился на страницах этой повести, после промежутка в пять долгих лет, и сам лорд и его деятельность стали настойчиво привлекать внимание тысяч людей, которые все эти годы участвовали в жизни страны и, не будучи ни слепы, ни глухи к событиям этой жизни, едва ли вспоминали когда-нибудь о лорде Гордоне.

— Милорд, — позвал Гашфорд па другое утро, отдернув полог у кровати и наклонясь к уху лорда Джорджа. — Милорд!

— А? Кто тут? Что такое?

— Било девять, — сказал секретарь, с елейным видом складывая руки. — Хорошо ли вы почивали? Надеюсь, что хорошо. Если молитвы мои услышаны, вы, наверное, восстановили свои силы.

— Признаться, я спал так крепко, — лорд Джордж протер глаза и осмотрелся, — так крепко, что даже не совсем припоминаю… Где это мы?

— Ах, милорд! — воскликнул Гашфорд с улыбкой.

— Впрочем… Да, да, — продолжал лорд Джордж. — Так вы не еврей?

— Еврей? Я? — ахнул благочестивый секретарь, невольно отшатнувшись.

— Понимаете, Гашфорд, мне снилось, что мы с вами евреи. Да, что оба мы — евреи с длинными бородами.

— Господи помилуй! Что вы, милорд! Это не лучше, чем быть папистами!

— Пожалуй, что не лучше, — согласился лорд Гордон. — Вы и в самом деле так думаете, Гашфорд?

— Конечно, — воскликнул секретарь с выражением крайнего изумления.

— Гм… — пробормотал лорд Гордон. — Да, вы, пожалуй, правы.

— Надеюсь, милорд, — начал было секретарь.

— Надеетесь? — перебил его лорд Гордон. — Почему это вы надеетесь? Ничего дурного нет в таких мыслях.

— В таких снах, — поправил его секретарь.

— Снах? Нет, и в мыслях наяву.

— «Призван, избран, верен», — произнес Гашфорд, беря со стула часы лорда Джорджа и как бы в рассеянности читая вслух надпись на крышке.