Барнеби Радж

— Ах, миссис Варден! — воскликнул гость. — Какое это счастье — видеть себя возрожденными в своих детях и оставаться такими же молодыми, как они! Разрешите, сударыня, по доброму старому обычаю поцеловать вас… и вашу дочь также.

Долли попробовала уклониться от этой церемонии, но мать сердито пожурила ее и приказала сию же минуту исполнить желание гостя. Сурово и внушительно заявив, что гордыня — один из семи смертных грехов, а послушание и скромность — великие добродетели, она потребовала, чтобы Долли тотчас же позволила гостю поцеловать себя. При этом миссис Варден дала понять дочери, что, когда она, ее мать, делает что-нибудь, Долли может спокойно делать то же без всяких рассуждений, которые были бы дерзостью с ее стороны и прямым нарушением законов божиих.

После такого нагоняя Долли повиновалась, но весьма неохотно: ее очень смущало откровенное и бесцеремонное до наглости восхищение, которое она прочла на лице мистера Честера, как ни старался он скрыть его под маской изысканной учтивости. Она опустила глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом, а он стоял и любовался ею. Затем обратился к ее матери:

— Вижу, что мой друг Гейбриэл, с которым я только сегодня познакомился, — счастливый человек, миссис Варден.

— Ах! — миссис Варден вздохнула и покачала головой.

— Ах! — немедленно вздохнула и Мните.

— Неужели же… — сочувственно подхватил мистер Честер. — Господи, твоя воля!

— Хозяин старается, сэр, — прошептала Миггс, бочком подобравшись к нему, — старается быть благодарным, насколько ему характер позволяет и насколько он способен оценить то, что ему послал бог. Но знаете, сэр, — тут Миггс искоса посмотрела на миссис Варден и, перемежая свою речь выразительными вздохами, продолжала: — Мы не умеем ценить дары божии, пока не лишимся их. Тем хуже для тех, сэр, кто не печется о своем винограднике и смоковнице и у кого этот грех останется на совести, когда они погибнут и зацветут в ином саду. — И мисс Миггс подняла глаза к небу, чтобы показать, какой сад она имеет в виду. Миссис Варден, конечно, слышала эту достаточно внятно произнесенную и явно предназначавшуюся для ее ушей тираду, в которой заключалось метафорическое предсказание, что она, миссис Варден, преждевременно падет под бременем испытаний и воспарит в надзвездные края. Она тотчас приняла томный вид и, взяв с соседнего стола один из томиков «Наставлений протестантам», оперлась на него, как бы желая показать, что он — ее якорь надежды. Не преминув заметить это и прочтя заглавие на корешке, мистер Честер тихонько взял у миссис Варден книгу и стал ее перелистывать.

— Это — моя настольная книга, дорогая миссис Варден. Как часто, ах, как часто черпал я из нее правила нравственности и в доступной детям форме внушал их моему дорогому сыну Нэду, — тогда он был так мал, что вряд ли это помнит. (Последнее было совершенно верно.) Вы знаете Нэда?

Миссис Варден ответила, что имела честь познакомиться с ним и что он — очень приятный и красивый молодой человек.

— Миссис Варден, вы — мать, — промолвил мистер Честер, беря понюшку табаку, — и понимаете, что я чувствую, когда хвалят моего сына. Правда, он меня несколько заботит… даже сильно заботит… У него такой непостоянный нрав, миссис Варден! Порхает, как мотылек, с цветка на цветок, от одной любви к другой. Впрочем, молодость — пора легкомыслия, сударыня, и не следует слишком строго судить ее за это.

Он посмотрел на Долли. Она очень внимательно слушала. А ему этого только и нужно было!

— Единственное, что заставляет меня сожалеть об этой слабости Нэда… Кстати говоря, я вспомнил, что хотел вас просить уделить мне минутку для разговора с глазу на глаз… Да, единственное, в чем я упрекаю Нэда, это в неискренности, которую неизбежно влечет за собой ветреность. Из любви к нему я стараюсь скрыть это от себя самого, но не могу не думать об этом постоянно. Для меня лицемер — последний человек. будем всегда искренни, дорогая миссис Варден.

— И добрыми протестантами, — подсказала шепотом миссис Варден.

— И, конечно, добрыми протестантами. Будем искренни, глубоко благочестивы, будем строго блюсти нравственность и справедливость (не забывая притом о милосердии), будем честны и правдивы — и мы только выиграем от этого. Разумеется, это немного, но все же кое-что: мы, так сказать, закладываем этим фундамент, на котором зиждется великое здание духовного совершенства.