Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом

— Скажите лучше, пока не свалится нам на голову какая-нибудь проверка.

— Степан прав, — сказал Алексей Федорович. — Не только Истигнеев, и фельдшера, и санитары заподозрят.

— Ну хорошо, выпишем Литвина из лазарета. А дальше что?

— А дальше вот что, — невозмутимо продолжил Степан Степанович. — Не требуется особой прозорливости, чтобы догадаться, что, как только Литвин выйдет из лазарета, Истигнеев возьмется за него…

— Возьмется.

— …и через несколько дней мы снова заберем Зиновия Литвина в лазарет.

— Непонятен смысл этой…

— Заберем снова по причине обнаружившегося сильного сердцебиения. Понятно?

— Допустим. А потом?

— Подлечим в лазарете и… снова выпишем.

— Надолго?

— До следующего сердцебиения.

— И долго это будет продолжаться?

Степан Степанович усмехнулся и пожал плечами.

— Пока начальство не удостоверится, что солдат Зиновий Литвин действительно болен неизлечимо. Думаю, что трех заходов будет достаточно.

6

Как и ожидалось, унтер Истигнеев с почти сладострастным рвением набросился на Зиновия Литвина, едва тот снова оказался в его подчинении.

Иначе и быть не могло. Несколько причин поощряли служебное усердие унтера. Зиновия Литвина прислали в гарнизон не вместе с другими новобранцами, а значительно позднее, когда те уже порядком отведали солдатской службы и многому уже обучились. Зиновию надо было догонять их, чтобы не выламываться из общего строя, чего такой ретивый службист, как унтер Истигнеев, допустить ни в коем разе не мог.

И окончательно переполнило чашу терпения и превратило солдата Зиновия Литвина чуть ли не в личного врага унтера Истигнеева неожиданное заступничество командира полуроты подпоручика Стеблова.

Истигнеев считал себя правым в своем сурово требовательном отношении к новобранцу Литвину, усматривая в этом свой долг, а ему мешали исполнять службу, как положено.

Любой из этих причин хватило бы, чтобы Зиновию Литвину небо показалось с овчинку. А тут все они соединились воедино!

Зиновий проходил строевую подготовку и все прочив солдатские учения вместе с остальными новобранцами. Но когда всех отпускали передохнуть, унтер Истигнеев забирал Зиновия и дополнительно муштровал его. Или же, препоручив обучение новобранцев младшему унтер-офицеру, сам занимался с одним Зиновием, доводя и его, и самого себя до полного изнеможения.

Как и предвидел Степан Степанович, недели столь усиленных занятий оказалось вполне достаточно, чтобы довести состояние здоровья Зиновия Литвина до необходимых кондиций. В указанный ему день и час он упал на учебном плацу, и сознание вернулось к нему не сразу.

Пришлось доставить его в лазарет; там обнаружили у него сильное сердцебиение и положили в ту же палату. Исполнено было с соблюдением всех медицинских правил, так, чтобы и повода не подать к подозрению.

Врачи тщательно и неотступно следовали раз избранному решению. Подержав Зиновия в лазарете несколько дольше, нежели в первый раз, выпустили, обязав его через два дня на третий являться на врачебный осмотр. И после одного такого очередного осмотра снова уложили в лазарет.

Пока Зиновий отлеживался, налаживая свое сердцебиение, бригадный врач написал представление командиру бригады о том, что солдат первого года службы Зиновий Яковлев Литвин в течение одного месяца был трижды помещаем в гарнизонный лазарет по причине серьезного расстройства сердечной деятельности. Как выяснилось, по состоянию здоровья Зиновий Литвин к исправному несению службы непригоден. Посему необходимо поставить его на комиссию на предмет определения пригодности к военной службе.

Представление ушло в Туркестанский военный округ, откуда по истечении положенного срока поступило предписание: поставить солдата Зиновия Литвина на комиссию, каковую провести на месте в крепости Термез силами гарнизонной медицинской службы.

Комиссия вынесла свое решение, и начальник гарнизона подписал приказ об увольнении солдата Зиновия Литвина с военной службы.

Первым поздравил Зиновия тот самый Степан Степанович, который показался когда-то ему столь равнодушным и безучастным ко всему на свете. Однако же радоваться, тем более ликовать пока еще было преждевременно. Для окончательного увольнения с военной службы требовалось подтверждение из Петербурга. Предстояло ждать, и никто не мог сказать, сколь длительным будет это ожидание.

Теперь каждый день тянулся для Зиновия дольше прежней недели. Тем более что старый его «радетель» унтер Истигнеев хотя и не гонял его но плацу, но зато посылал с другими нестроевыми на самые грязные и обидные работы.

Наконец пришло из Петербурга «настоящее увольнение». В бумаге значилось, что Зиновию Литвину надлежит явиться в то воинское присутствие, коим он был призван на военную службу. Таким образом, круг замыкался, и ему надлежало снова ехать на родину, в Коломну.

7

Коломенский воинский начальник нимало не обрадовался возвращению Зиновия Литвина. Но удивился изрядно. Из такой дали, с самой афганской границы, редко возвращались. А вот этому смутьяну повезло. Еще больше пришлось удивиться, когда узнал причину возвращения.