Читаем Барс-19. Пятый Пост полностью

Видимо хохлы точно уверовали в своё бессмертие — человек двенадцать двигались от брошенного танка. Получив пулемётный огонь навстречу, они споткнулись, бросили гранаты и откатились. Пули звонко рассыпались о броню «слона», который был оставлен экипажем ещё во время неудачной атаки на Серебрянку. Он так и стоял до нашего выхода, как недоступный приз — дважды пытались вытащить, но противник тоже терпеливо ждал, наблюдал и накидывал, не жалея мин.



(фото из личного архива А. Доброго)

С другой стороны спешили на помощь Второй роте мои осетины — Стас и Марат, как обычно, в чёрном, как обычно, молча. В своей спешке они и красные повязки забыли нацепить. Сизый видит — идут чёрные тени, лиц не различить, дал длинную очередь, но прежде злой и коварный овраг, наконец, сыграл за нас по полной! Первые пули попали в камень, веером разбежавшись по всей падине — парни кубарем катились по крутому скользкому склону, ломая ветки и выворачивая руки, которые мёртвой хваткой держали оружие. Крик колючим комом застрял в пересохших ртах. Разбитые головы гудели медными трубами, багровые пятна и тёмные круги медленно плыли перед глазами, погружаясь в ручей. Мгновения тянулись бесконечно долго, жарким пульсом выбивая изнутри затылок, как застрявшую где-то в потустороннем мире дверь…

Наконец, голос прорезался: «Свои! Свои!»

Когда парни поднялись, Сизый сидел, крепко обнимая горячий пулемёт — мелкая дрожь колотила всё тело, блуждающий взгляд переходил с одного чумазого осетина на другого, а кривая улыбка, больше похожая на оскал, расплывалась до ушей. Чудо, простое военное чудо…

Прошло ещё полчаса. Зверский голод пересилил нервное ожидание атаки. Дима Молодой открыл банку тушёнки и закинул её прямо в желудок, шевеля челюстью лишь по инерции. Если бы его кто-то спросил о вкусовых ощущениях, он бы даже не понял вопроса. Хохлы, как будто только и ждали, когда он расправится со своей тушёнкой — пошли снова в полный рост. Тихий кричит: «С фронта!»

Высокая трава закрывала обзор, и головы противника появились неожиданно и сразу, метрах в тридцати-сорока от окопов. Можно было видеть, перекошенные криком, рты, жёлтые повязки и маленькие весёлые огоньки на компенсаторах, вскинутых над травой, автоматов. Пули лились широкой свинцовой рекой — БК уходил неимоверно быстро, опустошая ленты и магазины! Подоспели бойцы, которые относили раненых, с ходу вливаясь в этот страшный аттракцион. Сработали ПОМы! Наконец, начала работу и наша артиллерия. Парни смогли удержать Пятый Пост — на зубах, на жилах, а генерал успел перебросить «стволы» на наше направление…

Группа Быстрого Реагирования добралась с НПЗ, Тридцатый с ними занял позицию у того брошенного танка, приехали мои разведчики. На Посту многочисленные окопы наполнялись бойцами — все, кто мог, торопились на поддержку отважной Второй роты.

Вязкая тишина опускалась вместе с вечерним сумраком. Напряжение ещё колотило сердца, но мягкая волна опустошения и удовлетворения от проделанной работы клонила в сон — благо, пришли свежие силы, которые будут сторожить эту необычайно тихую ночь…

Мимо, размеренно урча, проплыл в ночном тумане наш танк — как хорошо…

Я не знаю про потери украинской стороны — сочинять не буду. Из радиоперехватов слышал, что противник умылся кровью — просил машин двадцать на эвакуацию раненых.

На следующий день опять разверзлись небесные хляби. Мощный ливень смывал кровь, ярость и боль, унося их в неведомые дали, куда навсегда отправились Лёша Бидюк и Кузёмин Саша.



Аркаша Плаха, Олег Тихий и Лёша Бидюк (фото из личного архива А. Доброго)

Чудовищное напряжение вчерашнего боя уходило во сыру землю, медленно отпуская из своих жарких тисков уставших и молчаливых солдат. Чёрно-белые картинки пережитого безумным калейдоскопом скакали перед глазами. Огненный галоп воспоминаний постепенно переходил на шаг — воспалённый мозг лихорадочно вычищал свою память… Потом… Всё потом… Пустота…

Крупные капли мокрой дробью стучали по листве, оружию, по подставленным дождю лицам, пузырились в, моментально образующихся, лужах, тяжёлой ртутью расплёскивали поверхность ручья. Небо хмурилось фиолетовым дождевым фронтом, быстро заполняющим весь горизонт. Обе стороны зализывали раны, готовясь к продолжению противостояния — на смену обескровленной Второй роте готовятся заходить бойцы Третьей. Сутки они простоят двумя составами, привыкая к обстановке и законам войны, которые постоянно меняются. Кто будет более гибким и хитрым, при этом имея стальной стержень Веры и Правды; кто будет лучше учиться, в том числе, у противника — тот и победит.

Бойцы Третьей роты пришли на позиции чистенькими, опрятными, с красными повязками на рукавах, касках и погонах — за что сразу же были насмешливо прозваны «пожарниками». Грязные и измотанные парни Второй роты иронично улыбались из окопов — надо готовить товарищей к реалиям Пятого Поста.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Попаданцы / История / Альтернативная история
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное