Читаем Барс-19. Пятый Пост полностью

Уже несколько дней, как с отряда уехали мехводы — получать на батальон «Бэхи». А пока мы ездили по постам на огромном «Урале» Коли Губера. Архангельский долговязый мужик — такой же огромный, как его «Урал», с грубыми, словно вырубленными топором, чертами лица, острыми скулами и массивной челюстью. Мозолистые шофёрские руки, неизменная сигарета, куцый, вечно не застёгнутый броник на мощных плечах, кепка набекрень с каской сверху при выезде и смешные тапочки 45-ого размера на босу ногу красочно дополняли портрет моего отважного водителя. Разговор Коли часто состоял из междометий и красноречивых жестов. Но, скажу честно, с этим парнем я бы спокойно отправился хоть к Смерти в пасть, чем мы каждый день и занимались… При самых страшных миномётных обстрелах, когда, казалось, что следующая мина точно угодит в кабину, Губер спокойно и сосредоточено крутил свою баранку огромными руками, криво ухмыляясь и гоняя сигарету из одного угла губ в другой.

Лишь потом, сменив несколько воинских подразделений, Коля признается, что спокойно и не страшно ему было только со мной — он искренне считал меня «везучим сверчком», с которым «точно» ничего плохого не могло случиться по определению…



Коля Губер (фото из личного архива А. Доброго)

Долгожданный дождь мощным, неудержимым водопадом свалился на высохшую землю 23 июля. Белые, от вездесущей меловой пудры, дороги моментально превращались в жирный и вязкий чернозём — колёса пробуксовывали, машину боком несло на поворотах, юзом возило в широкой от гусениц колее.

Окопы на Пятом посту плыли, наполняясь водой, и буквально обрушивали всю проделанную работу. На дне оврага сонный ручей превратился в бурный и грязный поток, жадно вбиравший в себя воду, щедро скатывающуюся с обоих склонов — те становились скользкими и мягкими, подобно шоколадному крему на тортах, которыми любят кидаться друг с другом в весёлых комедийных фильмах. Можно было, поскользнувшись на ровном месте, легко и быстро скатиться вниз на «пятой точке», а при попытке затормозить, врезаться своим перекошенным лицом в чавкающую грязь — руки и ноги тонули в мягком пластилине украинской земли, за шиворот лилась мутная бурда, придавая этому «гигантскому слалому» незабываемые ощущения.

Благо, в дождь переставали летать вражеские коптеры, замолкала артиллерия — неприятель с тем же переменным успехом боролся за сохранение окопов, провизии и маскировки позиций. По уши мокрые бойцы развешивали на ветках свой камуфляж — жаркое июльское солнце быстро возвращало тепло после студёного ливня.

Мы с Мишей на генеральском «Тигре» возвращались с Восьмого поста. Тучи уже расступились, и наше фигурное скольжение по размытым дорогам заметили «полубратья» с противоположной стороны. Разрывы стали неуклонно приближаться, азартно подхлёстывая нас под задние колёса. Педаль газа в пол скорости не добавляла, лишь заставляя машину елозить, зарываясь в вязкую почву. Остановиться смерти подобно — потом не тронуться. Умоляющие глаза Миши застыли, упёршись в раскисшую дорогу сквозь лобовое стекло, пот стекал со лба, заливая их, подобно только что прошедшему ливню, побелевшие руки сжимали руль, грозя свернуть его в бараний рог…

«Спокойно, Миша, потихонечку — педаль плавно, без рывков. Торопиться нам некуда — до асфальта метров пятьсот всего», — я заставлял себя спокойно улыбаться, расслабленно развалившись в кресле и мягко постукивая пальцами по торпеде. «Мы наслаждаемся поездкой и видами, умытой до первозданной чистоты, природы», — очередная мина чвакнула в землю у правого колеса, не разорвавшись… Неожиданно ставший тяжёлым и неповоротливым, «Тигр» медленно, с пробуксовкой двигался вперёд со скоростью весьма тучного и ленивого пешехода. Немая молитва лишь шевелила губы на внешне невозмутимом лице. Миша успокоился, поймал грунт, и машина выскочила на асфальт, обгоняя мины — «Тигр» ожил и резво побежал на базу, неся к спасению двух, изрядно надоевших ему, пассажиров!



Белогоровка ул. Ново-Подгоровская (фото из личного архива А. Доброго)

Наконец пришли БМП. Уже 24 июля я получил одну машину — какое удовольствие двигаться на броне, достаточно защищённой от осколков. Гусеницы бодро тянут «пехотную колесницу», не обращая внимания на дождь и грязь, на ухабы и рытвины. Мой механик-водитель карел Юха — маленький и неказистый с виду, превращался в исполина, надевая на свои руки сильную и послушную машину. Казалось, он одним поворотом головы управлял ревущим агрегатом на мощных «гуслях». Теперь наше «такси на Дубровку» было слышно за тридевять земель, но попробуй угадай, куда Юхина «кошка» держит свой путь… Мы быстро скидывали БК, воду и продукты, высаживали людей на смену, и, лихо развернувшись, неслись дальше по постам.



Такси на Дубровку (фото из личного архива А. Доброго)

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Попаданцы / История / Альтернативная история
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное